[indent] уён, пожалуй, поражает, в который раз, но делает это так легко, как будто бы в первый. сану, если бы не был преисполнен такой волной обиды и злости, мог бы даже похлопать — такой талант, да пропадает зря, но все колкости он оставляет при себе, хотя, возможно, что ненадолго, учитывая упёртость младшего. тому хватает наглости ещё дотрагиваться до сану, сперва цепляет крутое плечо, вынуждая всё-таки развернуться, затем трогает подбородок, причём делает это так, как обычно, как будто между ними пару часов назад не пробежала чёрная кошка и не разъебала всё, что они выстраивали, к чертям. сану снова злится. первородная жгучая злость заполняет его снова, забираясь подкорку головного мозга и вынуждая варить там отвратительные мысли, но пока ещё все реакции сану спят — он намеренно старается делать вид, что ничего не происходит, оттого и не смотрит в глаза, оттого и пропускает мимо ушей все слова, которые ему говорят. всего лишь белый шум, если хорошенько убедить себя в этом, то можно хоть ненадолго поверить, что уёна не существует и не существовало в его жизни никогда, всего-то навеянная его больной головой иллюзия, очередной непоставленный диагноз, не более. не выходит. уён слишком назойливый, как и всегда, и слишком болезненно любимый, чтобы вот так расстаться, по крайней мере холодно и без слов. но как же сану тяжело теперь его видеть.
[indent] — убери, — сану резко обрывает фразу, горячливо выбрасывая её, словно плевок, — свои руки, убери, говорю, — но ему приходится дополнить, потому что действий со стороны уёна не наблюдается никаких, зато сам сану уже силой сдавливает чужие запястья в своих ладонях с явным намерением сбросить их с себя, если его не послушают по-хорошему, — и не трогай. больше. — даже речь сану меняется вместе с ним, он едва ли помнит, когда говорил с уёном в таком тоне, разве только в самом начале их знакомства, но то была не злость, не агрессия, а недоверие и холод; к текущему же моменту между ними столько всего было, но холод, недоверие, нет, этого не водилось. однако, уён не поддаётся, упёрто стоит на своём и продолжает выискивать зрительного контакта, заставляя сану сжимать собственные губы и неприятно жмуриться, кривя нос и в целом своё лицо, тем самым выказывать неудовольствие от беседы. беседы, которой он не хотел, ведь и без того уже сказано много. — блять, чон уён, ты глухой? тупой? что не так с тобой? — наконец, его прорывает. плотина, что сдерживала порыв злословия, даёт трещину и наружу льётся всё потаённое, всё грязное и ядовитое, оно выносит потоком. сану последний раз надавливает на чужие руки, затем буквально отдирает их от себя, но не бросает в воздух, а резво заламывает, заводя уёну за спину, выкручивая его туловищем всего, и склоняясь своим же лицом к нему, — в следующий раз, я сломаю тебе руку. или две, понял? — по-прежнему не смотрит в глаза, подсознательно опасаясь дать заднюю. друг с другом они не дрались уже давно, частично примешивая насилие к сексу, но сану, честно, не собирался с уёном сегодня драться. и почему этот дурак не ушёл до его возвращения, боже.
[indent] он отпускает конечности уёна так же спонтанно, как схватил, а потом пинает ногой спортивную сумку, всё ещё остающуюся на полу, кивает на неё, — я просил собрать все шмотки, — сану очень хочется всю свою желчь под ноги сплюнуть, но они сейчас, увы, в чистой квартире, — либо забирай оставшееся, либо выброшу всё нахуй. ну, знаешь, это примерно как ты выбросил мои слова и меня.

[indent] бесит. бесит настолько, что сану приходится стискивать зубы до скрежета в собственной черепушке, лишь бы не выкинуть что-нибудь яростное изо рта снова. он много неприятного наговорил, больше, чем делает это обычно, больше, чем вообще делал это вообще по отношению к уёну когда-либо, но эти злосчастные эмоции в нём должны были найти свой выход. чон же, напротив, предлагает ему вариант иной. возможно, менее грубый, но болезненный в разы больше, а сану напоминает себе о том, что думал две, три, шесть минут назад — он не собирается с уёном драться. не здесь, не сегодня, не с ним, но тот навязчиво крутится рядом, провоцирует, разве только не бросается в пасть чудовища первым. но сану ведь не чудовище, нет. или всё-таки да, когда голову ему от чужого самомнения припекает, он бьёт наотмашь, не прицеливаясь совсем, но рука со стиснутой в кулак ладонью рассекает лишь воздух, так и не ударяясь по чужим хрупким костям, так и не пересчитав своими железными костяшками уёну рёбра. сану качает головой, пыхтит носом, грузно разворачиваясь в коридоре, который на удивление оказался недостаточно тесным, чтобы чона быстро поймать, старается не реагировать на подливаемый в костёр керосин — слова, что уён с каким-то неуместным воодушевлением произносит, — но выходит у него это к ряду вон плохо, потому что кровь опять закипает в жилах, плавит мозги и вместе с тем весь здравый смысл. тем не менее, сану никому не обещал же, что эта встреча не закончится побоями, он этого искренне не хотел, но не клялся, что этого не случится. а уён... уён, как обычно, подставился сам, неудивительно, подобное с ним происходит часто, можно сказать постоянно, всего лишь дело времени, стоического терпения, а не спешки.
[indent] но сан спешит. спешит стереть заносчивость уёна в порошок, да и самого его перетереть в мелкую крошку, такую, что потом только собрать веником да совком, и от этой спешки в поединке ошибается снова — уён уворачивается раз, потом два, ловко вытанцовывает от каждого удара, не давая и шанса покончить с этим цирком, и сану рассерженно рычит, грудь его вздымается тяжело и затруднённо, когда вдобавок ко всему чон отталкивает его, не прикладывая и тонны усилий, что при этом делал сам сан. выступающими лопатками сану почти что царапает стену, но удерживается неподалёку, делая заново шаг — он движется намеренно руками навстречу, выворачивает корпус, готовясь сделать удар-второй, обрушить на чужие бока целую серию, но мелкий хитрый уён ещё раз проскальзывает мимо, оказываясь у чхве за спиной. сану хочет возмутиться — и долго ты собираешься прыгать? дерись, блять, а не веди себя, как сучка — но он проглатывает слова, давит их в своей глотке, переваривает их там, прямо в своей поразительной злости, и молча собирается с мыслями и силами снова. сану знает: уён изучил каждый его шаг, они знакомы друг с другом даже в этом плане чересчур плотно, поэтому чтобы уёна сейчас взять, сану нужна либо такая же, как у чона, смекалка, либо внезапность, которой обычно от сану никто тоже не ждал. он такой прямой, что ему завидовала даже линейка. соревноваться с уёном в скорости бессмысленно, чхве это понимал, как и понимал все свои преимущества — вес, габариты, силу. при таких вводных всё, что оставалось, это не гоняться, а ждать. всё ещё дожидаться, пока чон уён подставится сам, как сану уверен в этом, вновь.
[indent] — заебал, — на выдохе шепчет сану, достаточно тихо, для того, чтобы расслышать, уёну пришлось бы податься вперёд, но сану не видит, даже если это происходит, поэтому поворачивается через плечо к уёну, но уже медленно, и говорит, слегка повышая тона, снова, — ты меня заебал, — он качает головой и тут же делает выпад, вынуждая уворачиваться, затем, не останавливаясь, ещё один прямиком, но уже ложный, провоцируя чона на ошибку и заставляя прыгнуть прямо себе в руки. наконец, пташку поймав, сану обхватывает туловище уёна двумя руками, стискивает его в крепком хвате, до одури жмёт, выдавливая весь воздух и болезненные стоны, толкает его спиной прямо к противоположной стене, делая шаг вместе с ним, и жёстко прикладывает к ней позвонками. рыпаться бесполезно, сану, всё ещё согнутый почти впополам, остаётся так стоять и держать его намертво. почему-то сам сперва не решается бить, но за своё промедление получает по плечу острым локтем. хватку не расцепляет, шипит, почти получает тем же ударом, но успевает крепче зажать в тисках опять, едва ли не до хруста костей, и до кучи ещё раз тряхнуть, по инерции, или нет, ударяя в стену чужим затылком.

[indent] за свою нерешительность сану получает сполна. и пока он, ослабевший от контратаки, рефлекторно кривится от того, что чужая рука вцепляется ему в волосы и грубо тянет, причём тянет всё ещё, даже когда он уже выпрямился, серебро со второй руки уёна рассекает ему губу, да к тому же неприятно царапает щёку. от хлёсткой пощёчины в голове всё звенит, и ему требуется какое-то время, чтобы собраться снова, к которому уён успевает поменять их местами, теперь сану у стены, и ему приходится поворачиваться опять. он прокручивается на месте с дополнительным шагом вперёд, но до уёна остаётся расстояние в целую вытянутую руку, видимо, именно это расстояние того и бодрит, раз он продолжает дразниться. сану же перестаёт чувствовать, что его лицо напряжено, потому что это состояние в принципе с него не спадает с того момента, как он ступил за порог, но вот саднящую свежую рану он ощущает явно — тут же слизывает проступающую кровь кончиком языка, затем более решительно проходится там же для поднятия боевого духа снова. его давно не били по лицу, ему давно не попадали по лицу, потому что на операциях на сану в основном всегда балаклава или плотная маска, временами вообще комбо, и из всех случайных людей его в лицо мало кто помнит, но уён знает его лицо хорошо и всё же не стесняется пройтись по тому ударом. такое безразличие злит.
[indent] — чего ты добиваешься? — решает спросить сану, хотя обычно он не из тех, кто болтает, да и в текущих обстоятельствах ему в принципе не хотелось с уёном ни о чём говорить — совершённое им предательство всё ещё ощущалось так явно. тем не менее, сану как-то быстро догадывается, что бить его нужно его же оружием, а уён — кандидат наук по любой болтовне, так что в противостоянии с ним нужно работать не только кулаками, но ещё и языком. — нет, правда, уён-а, чего? — он видит, как чон собирается в новую позицию, и сам делает то же самое, при том ещё успевает размять шею, прохрустев позвонками той, поворачивает её и возвращает на исходную. смотрит на младшего всё ещё исподлобья, сильнее стискивая кулаки. — хочешь, чтобы я тебя сам вынес из квартиры? хорошо, — в его голосе звучит ледяная сталь, закончив, он уже не играется, не пытается в какую-то тактику, а идёт на уёна нахрапом. не сразу, но ему всё уже удаётся поймать того за руку, грубо вцепившись в запястье, сану тянет опять на себя, пальцами сжимая кость того всё сильнее, — сюда, да, вот сюда, — и пока уён отвлечён необходимостью высвободиться, сану поднимает в воздух ногу и бьёт в бочину коленом. достаточно, чтобы выцепить с чужих губ сдавленный звук. второй рукой он резко перехватывает чона за шею, всё ещё при этом не отпуская запястья, но сжимая его уже не так горячо, и давит ладонью на кадык, заставляет заглядывать себе в лицо и щуриться от боли, наверняка такой же неприятной, какую испытал сам. сможет ли треснуть ему по лицу? сану смотрит на любимое лицо, чуть краснеющее от его руки, всё ещё стискивающей за горло, и ищет ответ. не находит. он раздавил уёна, если бы захотел, но желаний в нём море, любых, кроме этого. в любой другой раз при всех тех же вводных он бы его люто избил, но всё это далеко в прошлом. слишком вляпался, и даже шипящая обида не способна заглушить это идиотское чувство. он отпускает шею уёна резко, чуть ли не роняя того на пол, но всё ещё сжимает в своей руке его руку, только уже не со злостью, а с каким-то волнением и ужасом, стоящим в глазах. последние вовсе превращаются в блестящие стёкла, которые говорят, нет, буквально молча молят уёна уйти, ведь сам чхве на самом деле не в силах его выгнать.