За последние несколько недель Кино повидал много дерьма. Началось все, конечно же, с первого собрания анонимных алкоголиков, с пропущенной по привычке бутылочки пива с самого утра перед работой (и люди, которые до этого спрашивали — откуда у тебя на все это деньги — совершенно были правы, не понимая, как каждый раз Хёнгу удается раздобыть лишнюю копейку на бухло), непонятные отношения с неожиданно постоянным половым партнёром, которые с каждым днем вселяют все большую тревогу в сердце, и еще много-много-много всякого чего. Хёнгу наглотался и теперь забит этой неразберихой до краев. Оно выжигает его изнутри, заставляет плеваться собственной желчью, а еще ломает нещадно, потому что организм все еще отвыкает от алкоголя, и это сродни пытке. Все вокруг кажется каким-то эфемерным, нереальным — рукой махни, и все это растворится, а после унесется с первым же порывом ветра. Кино будто бы по краю ходит, не пытаясь балансировать, словно бы это неважно, если он упадет — он ничего не потеряет. Только вот, кажется, проблема в том, что ему действительно есть что терять, и в данный момент все его мысли сводились лишь к одному объекту, который был достоин его переживаний, да и в целом всего на свете — его маленькая сестрёнка, которая являлась для него всегда отдушиной. Эта девочка освещала практически каждый день пасмурной реальности Кино, когда она еще жила вместе с ним и дядей. За очень короткое время она стала для него по-настоящему родной, и возиться с ней было действительно весело. Хёнгу впервые нравилось заботиться о ком-то кроме себя, и именно в тот момент, когда он так отчаянно нуждался в ее ярком, почти слепящем, свете, ее у него забрали. Отобрали практически не спросив, да еще и в обезьяннике продержали несколько дней, как бы показав ему место. Ваша мать теперь законопослушный гражданин, и у нас нет причин отказывать ей в желании вернуть ребенка — говорила та мерзкая женщина из службы опеки, когда Кино пытался хоть что-то узнать, хоть что-то сделать. И это какой-то пиздец — кричал он, пытаясь доказать им, что его мать — последний на свете человек, который может быть законопослушным и подходящим для материнства. Он давно забыл тот день, когда родительница покинула их семейный дом, когда отец умер, кажется, она окончательно пустилась во все тяжкие, и опеку над ним оформил его дядя, несмотря на довольно юный по тем временам возраст. Мать никогда не проявляла к нему лишнего внимания, заботы или любви, все что ее волновало — где бы раздобыть лишнего бухла и компанию на ночь. Но Кино пережил эту часть своей жизни, забыл и выкинул куда-то далеко-далеко, свыкся. Только вот отголоски прошлого все еще ютятся где-то в закромах души, изредка напоминая о себе неприятным нытьем. Хёнгу каждый день клянется, что не позволит его сестре пережить то, что пережил он сам.

Хвитэк говорит, что поможет, успокаивающе ладонью по спине ведет, пытается слова подобрать правильные. Говорит, что они смогут найти какие-нибудь доказательства, на крайний случай предлагает вломиться в квартиру матери Хёнгу, предполагая, что что-то там должно быть не в порядке. Кино лишь устало головой качает, нервно трет застывшие корочки на сбитых недавно в кровь костяшках. Отсутствие привычного алкоголя сделало его ебучим неврастеником, заставляя срываться на всех подряд. И так всего пару дней назад он ввязался в драку, казалось бы, из-за ничего — какой-то парень случайно задел его плечом, что показалось Кино довольно оскорбительным. Он до сих пор не знает, почему так старательно и рьяно пытался изуродовать чужое лицо, на каждый выпад отвечал еще большей агрессией. Махать кулаками он, конечно, любил и без этого, но в данной ситуации ему просто хотелось выпустить, что ли, пар. На какой-то миг, пока он ломал незнакомцу нос, он даже почувствовал так давно позабытый прилив адреналина, но его быстро развеяло по ветру, поскольку налетевшие на него прохожие тут же растащили по углам дерущихся. Из рук полицейских его вновь пришлось вытаскивать Хвитэку — и это уже очередная (миллионная) монетка в копилку долгов перед ним. Под левым глазом у Кино все еще красуется яркий, но уже сходящий на нет, фингал, разбитая губа все еще саднит, и это бесит его еще больше. Хвитэк все понимает и просит его все равно прийти на готовящуюся вечеринку вечером, говорит, что припасет специально для Кино пару-тройку бутылок лимонада. Хёнгу обижается где-то в глубине души, но все равно улыбается, пусть и нехотя.

Вечер оказывается слишком близким, а в квартире Хви еще ни одного гостя. И это дает какой-то шанс отдышаться, пока не началось типичное забытье среди музыки и пьяных друзей. Хуи говорит, что его роскошный (а он действительно был таковым) балкон всегда к его — Кино — услугам, если тот вдруг захочет побыть один, на что тот лишь с благодарностью кивает. Все-таки его друг был слишком предусмотрительным. Устраивая подобного рода вечеринки, он позаботился о том, чтобы в его доме оставались места, где можно было побыть одному, включая балкон, хорошенько отделанный таким образом, что там работала полная звукоизоляция, что, несомненно, делало эту небольшую пристройку чуть ли не вип-убежищем. И сегодня, кажется, оно будет открыто для Хёнгу максимально долго. Вечеринка уже начинает набирать обороты, становится слишком шумно, а воздухе вот-вот витает запах алкоголя и травы, от чего Кино таки решает укрыться на балконе, дабы не соблазнять себя лишний раз (а сила воли, как оказывается, у него просто железная, раз он продолжает посещать подобные мероприятия и не пить), предварительно закрывает за собой дверь плотно. Достает из кармана джинсов старенький телефон (даже слишком — каждый человек, который знал Хёнгу, считал своим долгом в тот или иной раз поразиться тому, что кто-то в современном мире еще пользуется подобным раритетом, который был популярен в году, эдак, 2010), ищет контакт с шифровальным названием «мразь», и жмет на кнопку с зеленой трубкой. Он не особо осознает, зачем делает это сейчас, но почему-то ему кажется, что возможная перспектива услышать голосок сестры сможет спасти его от того падения, в состоянии которого он находится последние несколько дней. В трубке раздается чужой мужской голос, и Кино по-хамски просит пустить к телефону его сестру. Ему отвечают в подобной нелестной манере, а затем голос мужчины сменяется голосом женщины.

— Я не тебе звоню, я хочу поговорить с Бёль, — настойчиво проговаривает он, зажимая трубку между ухом и плечом, а сам параллельно прикуривает сигарету. На том конце провода мать пытается говорить с ним максимально нежно, ласково, умасливает его словами бессмысленными, и этим только подливает масла в огонь — она продолжает увиливать и трубку дочери не дает. — Ты два месяца обещаешь дать мне с ней поговорить, так сделай это, блять, уже, слышишь? Дай. Ей. Трубку, — чуть ли не срывается на крик Кино, на что женщина, кажется, бросается в слезы. Она просит прощения, но просьбу выполнять все также не собирается, и в этом, блять, вся она. — Мне поебать на запрет приближаться к вашей семье, поняла? Если не дашь мне ее прямо сейчас, я... Ало? Пизда, сука, — буквально выкрикивает в трубку, понимая, что мать просто сбросила звонок. Какими-то неведомыми силами Хёнгу удерживается, чтобы не разъебать телефон об пол, лишь с силой пинает один из двух стульев, заботливо выставленных для желающих посидеть здесь в тишине, и вновь кричит, только теперь уже в открытое окно. Это, блять, пиздец несправедливо. Эта женщина, которую даже матерью называть стыдно, мало того, что избегает его, не дает общаться с сестрой, так еще и накатала на него заяву, в результате чего ему теперь было запрещено приближаться к их семье больше, чем на пятьсот метров. Мразь.

Спустя минут пятнадцать ему, наконец, удается кое-как прийти в себя. Практически выбитый из колеи и обессиленный он ставит опрокинутый стул на место, выуживает из пачки очередную сигарету, прикуривает и наполовину вываливается из окна, уставившись невидящим взглядом куда-то вниз. Хлопнувшая позади дверь его даже не отвлекает. Лишь украдкой прослеживает за человеком, решившим также уединиться в этот вечер, и отмечает про себя, что это один из его хороших знакомых — Лукас. Хороший парень, у них много общих друзей, а еще тот всегда таскает с собой табак и будто бы по привычке предлагает разделить с ним самокрутку-другую каждый раз, когда они пересекаются. И звучащий вопрос про нее почему-то вынуждает Хёнгу усмехнуться — практически сразу же бросает недокуренную сигарету куда-то вниз и молча кивает на предложение. Лукас спрашивает о положении вещей, говорит, что пришел сюда готовиться, на что Кино лишь как-то неопределенно мычит, принимает из чужих рук новую сигарету и делает первую затяжку. Класс. Юкхэй не лезет, как бы это сделал любой другой человек, и это кажется Хёнгу лучшим качеством, которое только может в нем существовать. Это располагает к себе больше, чем нужно, и Кино сам не понимает, почему.

— Я не рассказывал, но у меня есть сестра, — еще одна затяжка и очередной взгляд, брошенный куда-то в сторону ночного неба. — И она сейчас находится у женщины, которая когда-то была моей матерью. Эта мразь все мое детство не просыхала, а теперь делает вид, будто она исправилась, лишь бы использовать дочь в своих грязных целях, — откашливается, лицом к Лукасу старается не поворачиваться, не хочет, чтобы тот увидел его фингал (почему-то очень не хочется предстать перед ним в таком вот свете, хотя, кажется, хуже уже явно не будет). Нервно постукивает носком кроссовка по вымощенному деревом полу и продолжает свой рассказ, все еще толком не понимая, почему именно здесь и сейчас он это вываливает на постороннего человека. В обычное время суток они с Лукасом часто сталкивались и вели себя, как лучшие друзья, но это всегда было поверхностно — они никогда не лезли в душу друг другу, никогда не спрашивали о более личных темах. И может быть, сейчас самое время как-то переступить эту черту? А может быть, Кино чувствует себя одиноким настолько, что ему отчаянно хочется куда-то выплеснуть весь этот негатив, который в нем скопился за последние недели — черт знает, словом. — Закончилось все тем, что она написала заявление, и мне запретили приближаться к ним. Я сестру уже два месяца не видел и не слышал, и это, блять, сердце мне разбивает. Такая вот хуйня, — тушит о железное ограждение балкона самокрутку и отправляет ее туда же, куда ранее была выброшена предыдущая сигарета. Проще все равно не становится, но кто знает, вдруг завтра утром он проснется с каким-нибудь мистическим облегчением на душе.

Хёнгу нерешительно у входа в музыкальную академию мнется, зайти все никак не решается, и не мудрено, это практически единственное место в Мокпо, способное выпускать в свет талантливых исполнителей. И именно здесь уже второй год учится Роа. Вообще-то у Кино не так много времени, чтобы тратить его на подобные прогулки, но ему все еще хочется верить, что несмотря на кое-какие аспекты Минкён — особенная, и это учреждение явно ее достойно. Войти внутрь парень все еще медлит, проверяет время на экранчике доисторического самсунга — 17:39 — занятия должны кончиться еще через шесть минут, и это время он все-таки решает потратить на парочку излюбленных сигарет (отдай-ка их мне, Кан Кино, тебе сегодня хватит; да, Минкён, конечно), поступая довольно неразумно, поскольку растрачивать данный ресурс налево и направо по сути является для Хёнгу непозволительной роскошью. Но в последнее время все идет совершенно не так, как ему хотелось бы, и терпеть это он уже попросту не в состоянии.

Все дело было в их отношениях с Минкён. Они встречаются уже сколько, полторы недели? Последние дни кажутся для Хёнгу сущим кошмаром, который вынуждает его притворяться заботливым и любящим, и на деле так отчасти и было, да вот только любить — это слишком несерьезно, слишком громко и так не про Кино. Поначалу их отчаянно тянуло друг к другу, что ему на самом деле начало казаться, будто это навсегда, что эта страсть, которая изначально преобладала между ними, не угаснет никогда, не превратится в бытовые отношения, строящиеся на уменьшительно-ласкательных по утрам и прогулках, держась за ручку. Хёнгу ненавидит эту обыденность, и сам таким стать себе не позволит никогда. Но Минкён... Она не такая. Хёнгу и близко не заслужил такую, как она. Эта девушка привлекала не только своим внешним видом, но и внутренним миром, который постепенно узнавать оказалось довольно интересным, захватывающим занятием. И Кино искренне верил, что у них есть будущее, что это «мы» будет для них к месту спустя какие-нибудь месяцы. Хвитэк пораженно головой качал, предупреждал его, что видел подобные отношения не раз и не два, он знал, чем это все кончится. Хотел уберечь Хёнгу от этого всего, и, как обычно, оказался прав. Поначалу все было идеально, они оба были увлечены друг другом, Хёнгу старался как можно быстрее вырываться с работы, лишь бы провести предстоящую ночь с Роа. Ему действительно хотелось как можно скорее хотя бы просто увидеть ее взгляд, от которого, порой, хотелось моментально с ума сойти, или улыбку (всегда будто усмешка), которую из головы не выкинуть потом целый день. Но что же пошло не так? Куда они свернули, раз теперь Хёнгу хочет сбежать от всего этого?

Ответить на этот вопрос одновременно довольно сложно и легко. В прошлом у Кино был опыт и с парнями, и, как ему казалось, это подходило ему больше. Но тут появилась Минкён с этими ее ярко-рыжими волосами с запахом осени. Она как торнадо ворвалась в его жизнь, перевернула там все, и невольно заставила Кино сомневаться в самом себе. А Хёнгу глупый, повелся у нее на поводу, убедил самого себя, что все получится. На рейвах у Хви всегда было полно людей с самыми разными историями, самых разных типов, самых разных направлений и ориентаций. И уже спустя несколько дней после того, как они с Минкён начали встречаться, эти сборища стали своеобразной отдушиной для Хёнгу. Никто здесь не спрашивал кто ты, откуда ты, где ты и что ты, ты мог подойти к кому угодно, и по взгляду уже все станет ясно. И после нескольких таких взглядов на других парней Кино понял, каким самодурством он занимается. Да, грубо, нечестно и в целом довольно драматично, но жизнь Хёнгу, кажется, была создана для того, чтобы подкидывать ему все новые и новые проблемы. Отношения с Минкён стремительно стали тяжелым грузом на плечах Кино. И вместо того, чтобы прекратить все сию же секунду, он решил, что сможет примириться с этим, что сможет принять ту угасшую страсть, которая теперь была похожа лишь на ее разбавленную версию. Сможет в лицо своей девушке говорить приятные слова, полные любви и обожания, ведь это так просто — лгать. Ведь если они расстанутся, что про них скажут? Среди своих они уже прослыли самой красивой парой, им пророчат долгие года в будущем, и Кино все счастливчиком называют, ведь ему так повезло иметь рядом такую девушку, как Минкён. И ему действительно повезло.

Докурив вторую сигарету к ряду, Хёнгу время проверяет быстро, делает последнюю затяжку наскоро, а затем, наконец, решается порог академии переступить. Ему нужен репетиционный зал на втором этаже, Минкён этого, наверное, не ожидает совсем, что он лично за ней поднимется, но Кино нравится думать о том, что он сделает как можно больше приятных вещей для нее, чтобы хоть как-то смягчить удар, к которому он готовился не один день. Сегодня он должен порвать с ней, и от этого никуда не деться. Все-таки несколько нерешительно заходит в одну из студий, и украдкой наблюдает за тем, как Роа контрабас в чехол убирает. Кино до сих пор интересно, почему она выбрала именно контрабас. Минкён выглядит совершенно обычно, но от этого не менее притягательно — было бы глупым отрицать. Как у нее это получается? Спустя минуту она, наконец, замечает его и головой ему кивает с этой ее фирменной полуулыбкой. Кино пытается ответить самому себе на один единственный вопрос: правильно ли он все делает? С одной стороны, жить во лжи, все равно что заживо в кипящем котле вариться, но с другой... Закончив с делами девушка, наконец, подходит к нему практически вплотную, целует его губы с несколько секунд, а после, как ни в чем не бывало, интересуется, куда они идут сегодня. Хёнгу с одной стороны хочется сказать ей все здесь и сейчас, но с другой... Все мысли словно отключаются с чужим мягким голосом, он улыбается наигранно счастливо, говорит ей, что это секрет, целует куда-то в висок и рукой за плечи приобнимает, игнорируя все неудобства и трущийся о локоть кожанки чехол за ее спиной.

Произошло как раз то, чего боялся Кино. И, кажется, было глупым думать, что этого не произойдет никогда. Минкён действительно была особенной, и она дарила самые яркие надежды на то, что они никогда не изменятся (опять это «никогда», насколько дурацким теперь кажется это слово для Кино), но и это было определенной ложью. Их будние стали той самой обыденностью, которую Хёнгу терпеть не мог. Они стали больше друзьями, и парень представить себе не может, сколько бы еще он так продержался, если бы действительно любил. Сколько бы ему пришлось отрицать, что все в порядке, это можно перетерпеть?

На улице поздняя осень разыгралась не на шутку, холодный поток ветра то и дело норовит забраться под одежду, порождая неприятные волны мурашек. Минкён кутается в пальто, а Кино лишь крепче прижимает ее к себе. Она теплая, всегда яркая, и ночью она горит ярче целого небосвода, усыпанного звездами. Но она не для него. Хёнгу мог бы попытаться найти тысячи причин, чтобы уйти от нее, но почему-то именно сейчас, когда она сосредоточенно смотрит на светофор, который вот-вот сменится на зеленый, а уголки ее губ опущены вниз, Роа кажется ему красивей раз в тысячу — и это сбивает с абсолютно любой мысли, которая только могла бы появиться в голове. И все-таки его причина кажется ему самой глупой на свете, и нет в мире ничего более унизительного для девушки (отчего-то ему так кажется), чем расставание из-за смены ориентации. Как-то по-детски, больше на издевку похоже, но пусть так, чем из-за надуманной причины. Пусть лучше Минкён возненавидит его за то, что он гребанный педик, чем за то, что он просто мудак, который поиграться с ней вздумал, чтобы потом другую найти.

— Мне это место Хвитэк как-то посоветовал, но дойти до него все времени не было, — они оказываются в дверях какого-то новенького кафе (обычно Хви первым по какой-то причине узнавал об открытии подобных мест, и лично тестировал их, словно ревизор) с довольной милой вывеской. — «… и все ваши печали уйдут», было бы неплохо, — проговаривает себе под нос и пропускает девушку вперед. Наверное, зря он решил признаться ей в людном месте. С одной стороны, конечно, она не закатит скандал, но с другой это все еще Минкён. Скандала от нее в принципе вряд ли бы Хёнгу дождался, но то, что он решил умаслить ее перед этим делом... это же наверняка все испортит, лишь усугубит еще больше. Кино запутался. Он несколько нервно проходит вперед и занимает место напротив Роа, та выбрала для них угловой столик у самого окна, будто бы догадывалась о том, что их предстоящий разговор не для чужих ушей. Как же ему это все не нравится.