Часто прикусывает нижнюю губу. Привык носить на пальцах по несколько колец, а когда нервничает, часто перекручивает их по очереди. Среди вредных привычек: пристрастие к сигаретам. Любит: когда музыка в наушниках не кончается. Когда горячий зеленый чай приятно обжигает горло. Зиму, и все что с ней связано. Когда собеседник не заваливает вопросами про личную жизнь. Не любит: когда критикуют его стиль жизни. Простужаться, да и вообще болеть/получать травмы. Навязчивых и слабых людей. Чувство паранойи. Когда задевают гордость. Когда люди сами напрашиваются на неприятности, а потом вымаливают прощения. Когда слишком много требуют

цитата, подходящая персонажу

Ответ

Ответ

Ответ

Связь с вами:

Скрытый текст:

Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.

пробный пост

— Я тебя люблю, – «Я тебя люблю. Я тебя люблю», – эхом отзываются в голове Минсока слова младшего и тот снисходительно слабо улыбается. Он всегда так делал, когда не знал, как реагировать на какие-либо замечания. Он провел ладонью по затылку, взъерошивая блондинистые волосы и вздыхая, не зная, на чем остановить свой взгляд.
«Это же нормально, верно? Братья говорят иногда друг другу такое, а Лухань…», – пытался как-то оправдаться Минсок про себя, после поднимаясь со своего места и поворачиваясь лицом к большому окну, откуда простирался вид на одно из самых красивейших мест, которые он когда-либо видел – обустроенный в лучших традициях Китая парк необъятных размеров. С одной стороны Минсоку хотелось верить, что младший сказал это как брат брату. Ведь в этом действительно нет ничего такого. Некоторые люди по сто раз за день говорят такие вещи, и никто не воспринимает это настолько всерьез, насколько воспринял Мин. С другой стороны, зачем бы тогда младший вытягивал паузу, зачем просил разговора. Минсок никогда не был глупым, до него сразу дошло, что здесь есть что-то гораздо более масштабное, чем братская любовь. Этого-то он и боялся. Он был бы слепым дураком, если бы не замечал до этого каких-то особых действий Луханя. Тот часто задерживал на нем свой взгляд, а на вопрос «что случилось», просто мотал головой и улыбался. Иногда он ощущал чужие прикосновения, совсем мимолетные, будто сам младший одергивал себя от этих порывов. Сок тяжело вздохнул, прикрывая ладонью глаза и слегка потирая веки. Он устал, он очень устал, но теперь он не имел права уйти или перенести этот разговор на другой день. Ему нужно было что-то сказать, молчание затянулось, а за спиной послышалось шуршание – должно быть, Лухань дико волновался.
– Лу, это… – он запнулся, так и оставаясь стоять в полуобороте. Он скользил взглядом по взволнованному лицу младшего брата, который нервно покусывал нижнюю губу, постепенно переключаясь на какие-либо предметы интерьера кухни. Потом взгляд зацепился за тарелку с приготовленными им же овощами… «Зря пропадет», – такая глупая мысль, но такая правильная по своей сути. Минсок сам не отдавал себе отчета, что он делает. Он просто подошел к столу и взял эту тарелку в руки, позже застыв у холодильника. Нет, вообще-то это очень ненормально, вообще-то это вышей степени аморально и совершенно против правил. Сок прекрасно понимал, что даже если бы и захотел, то ответить на чувства младшего он бы не смог, ему бы просто не позволлили. Традиции этого совсем не поощряют, да и сам он не был сторонником инцеста. Если уж говорить начистоту, то он вообще был самым натуральным натуралом в этом мире… Да, натуралом, который частенько думал о своем младшем братишке, о котором должен был заботиться, не в самых лестных фантазиях. Этим утром, еще восседая за своим столом в кабинете компании, он придумал прекрасную стратегию для укрепления их позиции на китайском рынке. Совсем недавно он отправлял копии плана компании на расширения в других сферах производства, одному старому другу своего отца. Тот был согласен ввести свою фирму в их состав, если Минсок женится на его старшей дочери, которая, кстати, была кореянкой. Парень обдумывал это предложение все это утро, толком даже не работая, хотя бумаг на столе не убавлялось ни на листок, но все-таки принял решение. Он должен был сохранить эту компанию во имя отца, это было жизненно необходимо для него сейчас. А теперь здесь появляется младший брат, к которому он и так испытывает смешанные чувства и говорит о том, что любит его. Принять его чувства – значит, отказаться от развития компании, предать все существовавшие традиции и запреты на инцест, а еще и принять  как факт нетрадиционную ориентацию, которой, Минсок, кстати, никогда не отличался. Отвергнуть чувства младшего – значило бы разорвать какие-либо отношения с ним, выдворить его обратно в родительский дом, перестать видеться… да и вообще пустить устоявшуюся жизнь под откос. Снова привыкать к пустой квартире, снова безнадежно пытаться найти чужую улыбку где-то на кухне, пока тебе делают завтрак. Но по-другому нельзя было. Сюмин чувствовал, что меж этих двух решений нет той самой нужной золотой середины. Он безумно боялся обидеть Луханя, больше всего на свете ему не хотелось причинить тому боль, но будет враньем, если он примет его признание… ведь если потом это раскроется, то будет только хуже. Проще же сразу сказать как есть, да? А еще лучше сделать вид, что тебе противно только от одной мысли, что ты можешь целоваться с каким-то парнем, обжиматься по углам, да и вообще инцест это прерогатива для ущербных людей.
Некогда здравомыслящий Сюмин тяжело вздохнул и прикрыл глаза. «Он никогда не простит меня за это, но он прекрасно понимает, что у нас не может быть какого-либо будущего… я вряд ли смогу ему дать то, чего он хочет», – мысленно настроил себя мужчина и диким рыком отшвырнул тарелку куда-то в сторону. Послышался звон разлетающихся по полу частей посуды. Лухань, не ожидавший этого, подскочил на месте и тут же попятился в сторону дверного проема. Минсок взглянул на него, гневно сжимая кулаки. «Я не хотел этого, Лухань», – последнее, что пронеслось в его голове, прежде чем он позволил себе играть на публику.
– Это немыслимо. Ты понимаешь? Ты вообще следишь за своими словами? Я очень надеюсь, что это какая-нибудь жестокая шутка, которой ты решил мне усложнить жизнь, – его голос звучал твердо и с толикой раздражения. Ему нужно было показать, как он относится к этой ситуации, но если бы все было так просто. Если кто-то когда-нибудь узнал бы, что он состоял в романе с собственным младшим братом… пошли бы слухи, его не задумываясь, выпнули из собственной же компании, семья бы отвернулась от них обоих. И что было бы тогда? Что за жизнь ждала бы их обоих? Минсок сейчас лишь уповал на то, что Лухань сможет понять это, сможет как-то пережить это, ведь здесь наверняка всего лишь влюблённость. Ни о каких серьезных чувствах не могло быть и речи. – Я не понимаю, я похож на гомика, по-твоему? Да и ты сам вроде не похож. С чего ты взял, что я смогу нормально отреагировать на такое признание со стороны брата? Да еще и младшего. Нет-нет-нет, я отказываюсь даже принимать то, что я слышал, – внутри неприятно больно кольнуло. Сюмин приложил ладонь к груди и тяжело вздохнул, морщась от боли. Увидев, как младший молча подорвался в его сторону, он вытянул другую ладонь, призывая того остановиться. – Нет, хватит с тебя, ты и так мне помог, – если бы Минсок мог просто подойти, встать на колени и долго вымаливать у младшего прощение за этот цирк. Если бы он только мог принять его слова, и если бы он только мог наобещать тому, что они будут счастливы. Это реальный мир, добро пожаловать, а чего здесь можно еще ожидать? «Я ведь тоже влюблён в тебя, Лухань», – пролетает в его голове мысль и он зажмуривается сильнее, снова хватаясь ладонью за спинку стоящего стула и отшвыривая его куда-то к стенке. Это могло быть похоже на внутреннюю битву Минсока с самим собой. С одной стороны ему было невыносимо от того, каким он сейчас показывается перед Луханем, ведь младший не заслужил того, что он сейчас творит. Он всегда будет для него ребенком, младшим, о котором нужно заботиться. А теперь он должен заставить того разочароваться в Мине, чтобы уберечь от непоправимой ошибки. «Тебе будет легче пережить это, чем то, что потом будет с нами», – с сожалением отмечает про себя Сок. – Убирайся из моей квартиры, – Минсок может поклясться, что он готов прямо сейчас забить на все правила и просто прижать к себе Ханя, остаться с ним здесь, бросить работу и просто сидеть здесь, на кухне, обнимая его… Но это ради его же блага. – Хотя нет, не трудись, я сам уйду, – он кое-как цепляется ладонью за стену и выходит из кухни, грубо задевая младшего плечом так, что тот был вынужден отойти на пару шагов назад, чтобы не упасть.
У Минсока разрывается сердце. Он и представить себе не мог, что когда-нибудь ему придется творить с чужой жизнью такое. Ему все равно, как будет жить теперь он, куда теперь денется и что с ним будет. Его волновал только Лухань, которому он сейчас причинил столько боли, что расплатиться за это он не сможет даже до конца своих дней. Глаза предательски становились влажными, заставляя мужчину поспешно стереть любые намеки на слезы. Он стоит уже в коридоре, надевает обувь и хватает пальто с бумажником и наскоро выбегает из квартиры, даже не закрыв за собой дверь. На улице жестокий и невероятно холодный для этого места январь, сопровождаемый каким-то противным и холодным дождем. Минсок стоит у подъезда в свой дом и цепляется за мокрые перила, с силой зажмурившись. Боль в сердце не утихала, не помешала бы пара таблеток какого-нибудь болеутоляющего, но возвращаться наверх уже нельзя. К тому же, дождь, кажется, набирал обороты, рискуя превратиться в настоящий ливень… Это могло грозить Соку воспалением легких, учитывая, что он даже не торопился застегивать пальто. Но его сейчас волновало совсем не это. Сюмин спохватился, когда в голову пришла мысль, что Лу может последовать за ним. Он тут же сорвался с места и побежал к ближайшей остановке. Свою машину он брать не стал, не хотелось. Сейчас ему нужно было смешаться с толпой, может быть теперь так будет лучше? Может и эта «влюблённость» пропадет? Мин молил бога, чтобы Хань смог простить его когда-нибудь за этот поступок. Минсок читал про себя все известные ему молитвы о том, чтобы младший остался таким же добрым и отзывчивым, чтобы он ни в коем случае не превратился в черствого и жестокого человека, благодаря его же словам.
Спустя полчаса Минсок уже покупал билет на ближайший рейс до Сеула. Он решил, что уедет вот так, без вещей, благо, что паспорт всегда находился во внутреннем кармане пиджака. Денег на карточке было предостаточно, а потому оплатить покупку билета не составило особо труда. Сейчас он сидит на одном из многочисленных пустых сидений и ждет своего рейса. Его вылет должен состоять через 25 минут, за это время Минсок мог успеть передумать и вернуться обратно в свою квартиру, вернуться к Луханю и все исправить, а потом поменять мнение обратно, мол, он поступил правильно, так нужно было сделать. Перед глазами все чуть ли не двоилось, и сильный духом Минсок позволил дать себе трещину. Он позволил себе расклеиться, он позволил себе проронить эти слезы. Он ошибался, он никогда не был сильным человеком. Сильный человек никогда бы не поступил так, как он сделал это сегодня с Ханем. Сильный человек не сидел бы и не ронял слезы понапрасну, трусливо сбегая в другую страну, лишь бы не видеть лица младшего перед собой. Мужчина судорожно провел пальцами по щекам, стирая мокрые дорожки со слегка полных щек. Он закрыл лицо обеими ладонями и просто ушел в себя. А кода соизволил вернуться в мир, женский голос объявлял посадку на нужный ему рейс. «Ты жалкий трус, Ким Минсок. Ты сломал жизнь не только себе, но и дорогому тебе человеку, а теперь бежишь от него», – он снова тяжело вздыхает под нескончаемый поток мыслей о самокопании и медленно двигается в нужную ему сторону. Теперь он конченный человек. Будет лучше, если он больше никогда не вернется в Китай. Хорошо, что хоть у него был хороший помощник, на которого можно было бы свалить всю работу в Пекине, пока тот снова будет обустраиваться в Корее.