Где родился Ким Дживон не известно до сих пор. Собственно, это практически никого не волновало, даже его самого. Однако свою жизнь в самом начале своего долгого пути он уже не помнит. Родители вроде и были, а вроде бы и нет. Вроде была мать, которая его родила и вроде как даже попыталась обеспечить новорожденному кров и еду, а вроде это был один из давно забытых снов. На самом деле мать бросила его практически сразу, как только он родился. Самое странное, что перед тем, как исчезнуть с горизонта его жизни, она успела дать имя – Дживон. В те времена брошенные дети встречались сплошь и рядом, и только бог знает, как они еще оставались на плаву первые несколько лет. Как правило, они еле дотягивали до 4-ехлетнего возраста. Так и думали про Дживона, когда того подобрали рядом с дверью в приют, который находился в самом неблагоприятном районе Нанкина. Никто не рисковал соваться туда: все знали, что там сборище бродяг, попрошаек и преступников. Но Вон был сильным, в нем жизнь била ключом, что не давало ему усидеть на месте хотя бы пять минут. Как он, кореец, оказался в те времена в столице Хунъу, в портовом тогда еще не таком роскошном городе Нанкин, также не известно. Да и самому Дживону было не интересно. Он пытался выжить, как того требовали обстоятельства. Когда ему исполнилось 6, приют посчитал, что парень уже достаточно смышленый и на него не нужно больше тратить такие важные ресурсы как еда или вода. С этого момента паренек начинает свое выживание на улицах Нанкина. На дворе стоял 1385 год. Сам Дживон сейчас вряд ли бы ответил кому-либо на вопрос «когда изменилась твоя жизнь». На самом деле, таких моментов за его существование было гораздо больше, чем вы могли бы представить. Но об этом потом.
Маленькому шестилетнему пареньку, скитающемуся по улицам уже такого устоявшегося города, да еще и по самому опасному его району, вряд ли хотелось какой-то лучшей жизни. В Дживоне с самого детства зарождалась необычайная страсть жить, а еще бороться за то, что у него есть. Хотя в те годы у него не было ровным счетом ничего. Он с трудом говорил на китайском, хотя родным языком оставался корейский – спасибо работающей в приюте даме, которая с малых лет приучала парнишку ккорейскому, несмотря на то, что они находились в Китае. Кое-как ему удавалось просить милостыню редко заезжавшим в этот район гостям, которые ради забавы появлялись здесь ради экскурсии, несмотря на то, что это было опасно для их жизней. Если парню везло, то у него была горбушка хлеба на несколько дней. Снова удивительная способность Вона адаптироваться к какой-либо обстановке. Он находил способы достать еду, неважно насколько свежую и насколько вкусную. Его характер становился тверже камня. Пусть ему и приходилось просить милостыню на улице, но внутри него кипела злость. Злость, благодаря которой он хотел мстить всем вокруг. С другой стороны он ничего не умел, а выделялся он только своим происхождением и широкой улыбкой, которую он демонстрировал очень редко. С таким образом жизни Джи мирится еще год. Когда ему стукнуло семь лет (даты рождения, к слову, он не помнит, в его голове отпечатались только цифры года - 1379), в городе объявился какой-то бродячий цирк, который показывал странные представления, он даже имел какую-то славу благодаря им. Тайком пробравшись на одно из выступлений, Вон наблюдал за акробатами, которые вытворяли со своими телами невообразимое, за дрессировщиками, которым удавалось усмирять животных, а также иллюзионистами, показывающими свои фокусы и обманывающими публику. В парнишке проснулась какая-то странная тяга к этому месту, почему-то ему казалось, что он должен как-то попасть в этот цирк, за что он был готов делать даже самую грязнейшую работу. На удивление, когда Дживон подошел к мужчине, который держал этот цирк, ему потребовалась всего пара минут, чтобы его взяли как клоуна. Хозяину, видимо, приглянулась широкая улыбка парня, которую он просил продемонстрировать. Здесь начинается новый этап его жизни.
Быть клоуном – это все равно, что быть умственно отсталым, грубо говоря, только нужно делать еще такие вещи, чтобы люди смеялись. Дживону дали сценический псевдоним – Стрит, что с английского означало «улица», как бы в честь того, что всю свою жизнь парнишка провел именно на улице. Со своей новой работой он справлялся на удивление хорошо, что очень радовало хозяина. В те времена парня совсем не волновал тот факт, что у него совершенно не было друзей, хотя бродячих мальчишек вроде него на улицах было пруд пруди. Однако в этом месте, в цирке, в первый же день его поручили одному такому же на вид мальчику. Как оказалось, звали его Ханбин. Он жил в этом цирке с рождения, а потому считался неотъемлемой его частью. Они были одногодками, а потому Ханбину поручили провести для Вона своеобразную экскурсию по этому месту. Внезапно Дживон обрел первого и единственного друга на всю жизнь. Они хорошо ладили, Джи не задумываясь называл того своим другом, а Ханбин вроде и не был против. В этот период времени Вон раскрывает в себе странные наклонности. Еще на улицах Нанкина, проходя мимо лавок с мясом или рыбой, он наблюдал за тем, как потрошат тот или иной товар, в прямом смысле выворачивая тех на изнанку… и ему это нравилось. Почему-то Дживона привлекал сам процесс, ему всегда было интересно, каково это – разрезать чью-то плоть, касаться тканей мышц и защитных стенок органов… Тогда еще парень не придавал этому значения, но спустя какое-то время пребывания в цирке, он заметил, что в нем время от времени просыпается какая-то неконтролируемая злость. Выливаться ей он не позволял, ведь, по сути, в этом цирке он был на птичьих правах, он просто обязан был быть осторожным. С другой стороны, теперь у него был Ханбин, который всегда мог подбодрить его в тот или иной момент, а если нужно, то и выслушать. Так и текла жизнь Дживона в цирке.
В 18 лет Стрит уже обрел некую популярность среди публик. Бродячий цирк странствовал от одного города династии Мин к другому. Но именно этот год стал для Дживона переломным, впрочем, как и для Ханбина. Отправившись за пределы их теперешнего городка, в котором они выступали, на «разведку», с парнями приключилась история, которая навсегда изменила эти две жизни. Дживон толком не понял, как это произошло. Все, что он помнит, он мог бы описать как нападение, налет… который совершил всего один человек… хотя, правильно ли будет называть его человеком? По крайней мере, Стрит точно не догадывался, каким чудовищем являлся тот мужчина. Одним движением руки откинув Ханбина в сторону, незнакомец вот так просто и без слов прильнул к шее Вона. Парень чувствовал, как чужие клыки впиваются в его шею, а уже через несколько секунд в его раскрытый рот капала чужая кровь. Буквально обезумев от ужаса Джи пытался вырваться – хватка у этого создания была невероятно сильная. Но то, что последовало дальше, было каким-то чертовым кошмаром, ужасом, который не мог происходить на самом деле. Мужчина закопал Дживона в землю, хотя тот мог поклясться, что еще дышал, еще был живой. Самым большим страхом парня всегда было – захоронение заживо. Он боялся этого больше, чем самого конца жизни, его пугал процесс, пугали мучения. А теперь наступил момент, когда ему пришлось протащить этот кошмар на собственной коже, пока он пытался вырваться из пут сырой земли на волю. И он сделал это. Стрит сам не помнил, как он выбрался, единственная мысль, которая была в его голове, когда легкие наконец-то получили желанную дозу кислорода – где Ханбин? Хотя кислород, как оказалось позже, ему и вовсе был не нужен. Своего друга он нашел позже, такого же измазанного в грязи, всполошенного и непонимающего что произошло.
На следующий же день, когда оба парня вернулись в цирк и проснулись от крепкого сна, они обнаружили, что их тело приобрело какие-то новые особенности. Некогда загорелый Стрит теперь был необычайно бледен, а клыки стали заметно острее. На улице шел дождь, а небо было затянуто тучами… Сейчас же Вон пошутил бы на тему того, что им двоим просто повезло, что в тот день не было солнца. Необычайное везение. Джи окончательно понял, что теперь в нем бурлило что-то, что не поддавалось контролю. Его тянуло… к людям. Ему казалось, что он чувствовал каждый запах, который только мог обволакивать его тело, ему хотелось коснуться чьей-то плоти зубами, как это сделали накануне с двумя парнями из бродячего цирка.
Осознав то, что теперь он обладал необычайно силой и потребностью пить кровь людей, Дживону буквально снесло крышу. В его голове вообще не укладывалось, что такое возможно, он даже не знал, кем теперь они с Ханбином являются. Зачем их сделали такими? Зачем даровали эти способности? Вопросов было слишком много, однако их прекрасно перекрывали неконтролируемые эмоции. Вон всегда был более эмоциональным, чем, к примеру, хладнокровный Бин. Несмотря на то, что с ним приключалось за эту жизнь мальчишки из неблагоприятного района Нанкина, в нем всегда жили и бурлили эмоции. Любимым проявлением этих эмоций был гнев. На плохие новости он реагировал с вполне свойственными ему психами, нервным покусыванием большого пальца левой руки, что уже вошло в привычку на долгие последующие годы, а также ходьбой из стороны в сторону. Очень часто он мог сорваться на кого-нибудь, теперь его практически ничто не могло остановить. Единственным, кто был в состоянии это сделать – его лучший друг Ханбин. Теперь же, когда у него были эти нечеловеческие способности, Дживон возомнил себя древним мифическим существом, которое теперь вольно делать, что хочет. Бин не отставал и даже разделял его точку зрения, эти двое по своей сути были теми еще фруктами. Теперь парням хотелось крови. А Вону хотелось рвать и метать, сопровождая это безумным смехом, который часто звучал с хрипотой, что с его грубым тембром звучало еще более устрашающе. Теперь ему хотелось показать людям, что его нужно бояться, что в нем теперь бурлит кровь, как лава в вулкане, готовом начать свое извержение уже в следующую секунду. Его поведение в корне изменилось. Теперь он осознавал, что ему нужно убивать людей, чтобы выжить… Иногда его замечали, но в живых не оставался никто… Он оставлял за собой след из трупов, после, наконец, насытившись, он проводил время за одним из шатров цирка, довольно размазывая по рту чужую кровь. Ему нравилось это чувство, а еще ему нравилось, что он может разделить это с Ханбином, к которому у него была совсем нездоровая любовь вот уже несколько лет. В один из вечеров Дживон снова покидает бродячий цирк. За ним молча следует Ханбин, ведь им нужно утолить свою жажду. Нарвавшись на какую-то группу бандитов, в голове Вона щелкнуло, мозг дал приказ: «Атаковать», которому тело просто не могло не повиноваться. Это была знатная бойня на окраине городка. Двое парней убили семерых здоровых мужчин. Последнего Дживон избивал с особым остервенением, сопровождая это тем самым смехом, который ему был свойственен в подобной ситуации. Он превращал чужое лицо в месиво, пока его не остановил Бин. Более-менее придя в себя, парень спохватился, ведь это была пустая трата крови… Оставлять целый мешок с этой божественной пищей вот так. Уже на следующий день по городку разлетелась новость – объявилась пара маньяков, которые пьют чужую кровь. Кто-то видел двух парней примерно двадцатилетнего возраста, тут-то Вон понял, что он натворил, что он не сдержался, и вот во что это вылилось. В Дживонежила странная тяга к актерству, к каким-то высоким вещам, хотя сам он был бродягой всю свою жизнь. Ему нравилось подбирать услышанные на улицах городов красивые слова и составлять их в выражения своих чувств. Мгновенно сориентировавшись на месте, когда у хозяина цирка выпрашивали про двух парней, Ханбин собрал все их вещи и вывел Дживона из городка, после чего они еще долго бежали в неизвестном направлении. И теперешним местом назначения была Европа.
Еще через пару-тройку лет они обосновались в малоизвестном городке где-то на границе Германии и Франции. Хотя это могли знать двое бродяг. Сказки о Европе они слышали только в тавернах от пьяниц, которые рассказывали о своих похождениях. Однако долго жить в неведении молодым вампирам не пришлось. Еще через какое-то время их нашел один очень интеллигентный с виду мужчина, назвавшийся Робертом. На удивление, он знал и китайский, и корейский языки, да и вообще выглядел он очень подозрительно и на удивление слишком ухоженно, даже держался как-то высокомерно. В этот момент жизни Дживона, он впервые обрел наставника, как и Ханбин. Этот мужчина быстро выследил их, ведь за ними все еще тянулась нить из трупов, пусть и в гораздо меньшем количестве. Этот самый Роберт привел их в свой особняк, а после рассказал о том, что они не одни такие с «божьим» даром, который, к слову, оказался совсем не божьим. Он рассказал про клан, которому принадлежал он сам и оба этих паренька, про фракции и о том, как устроен мир вампиров в целом. Также в рассказе присутствовали описания их способностей и плохую переносимость света (что очень интересовало Дживона, который часто страдал недомоганиями, когда продолжительное время находился на освещенной поверхности), способности, которые включали в себя гораздо больший спектр, нежели тот, что открыли для себя эти два парня. В общем, теперь у них был наставник, который взялся обучать молодых вампиров, как выживать и не оставлять за собой таких явных улик, как трупы. Он также выступил в роли их Сира, добродушно предложив тем выпить его крови. Роберт буквально взял эти две потерянные души под свое крыло с намерением вырастить в них истинных представителей клана Ласомбра.
Дживон сидит за столиком в каком-то кафе напротив Ханбина и улыбается тому как-то странно, с толикой безумия, иногда раскрывая глаза чуть шире, чем нужно. После он отворачивается к окну и наблюдает за проезжающими мимо машинами. В его голове все это происходит поэтапно. Он помнит только три этапа своей жизни, которые значили для него слишком многое, за что он пытается ухватиться и не дать этому сбежать в ходе этой бесконечной жизни. Сейчас им обоим по 600 лет с парой лишних десятков. Они оба прожили бок о бок интереснейшую жизнь, пережили слишком много событий, притворялись кем угодно и научились убивать тихо. Только вот теперь Дживон казался себе воистину безумным. Иногда он винит в этом себя за то, что дал себе волю, а иногда Ханбина за то, что тот позволил ему выпустить это наружу когда-то. Но это быстро проходит, его голову быстро забивают мысли о том, что этой ночью он снова найдет себе жертву, с которой можно будет поиграть. Джи усмехается, поправляя полы своей кристально чистой белой рубашки. Он прикрывает глаза и видит лица тех, кого он убивал долгими ночами, постепенно мучая и в итоге оставляя без единой капли крови. Он любил сохранять эти картины в памяти, ему нравится прокручивать это в своей голове раз за разом, после придумывая какой-нибудь новый способ донести жертве суть своего безумия. Вон открывает глаза и снова встречается с холодным взглядом Ханбина, который теперь тоже улыбался ему по-своему жутко… И Дживон вспоминает, что если бы не Ханбин, у него вряд ли была бы такая жизнь. Он вряд ли бы справился со всем этим, а самоконтролем, который особенно нужен в наше время, он никогда не умел владеть, но он старается не потерять ту толику человечности, которая все-таки еще живет в нем. Он также старается не нарушать Маскарад. Эта идея исходила от Биая, который просил старшего держать себя в руках и блюсти законы вампиров, блюсти законы их клана и рода. Младший мог остановить его лишь одним взглядом. Вампир осознает, что в его жизни есть любовь настолько сильная, что променять ее на что-либо другое было бы самой великой неблагодарностью этой вечности. Он снова усмехается, делает глоток уже остывшего кофе, так, для вида… Хотя человек напротив прекрасно понимает, что ему не нравится этот вкус. Они не едят человеческую пищу практически всю свою жизнь, сколько бы они не пытались ее пробовать. Бобби не любит кофе, вообще-то ему всегда больше нравился чай, но сегодня он почему-то заказал именно кофе, хоть и знает, что пить его придется только из-за расплаты – деньги все-таки заплачены.
На дворе 2014 год. Они оба живут в Сеуле. Пару столетий назад оба парня воспылали желанием вернуться в страну, которая хоть отдаленно напоминала им о старых временах. Корея идеально подходила для этого. Они нашли здесь дом, нашли работу, сородичей, обустроили свой кров и вполне довольны жизнью. Особенно Дживон, который теперь мог совершать набеги на одиноких прохожих, не опасаясь, что его кто-нибудь заметит, ведь наставник обучил его использовать способность управления тьмой. Он слышал и об охотниках, которые промышляют где-то рядом, он знает, что на них ведут охоту, что было бы совершенно естественно, но Стрит не позволит себе быть пойманным, а если и позволит, то на этот случай у него есть не вполне здоровый Ханбин, с которым они могут горы свернуть.
|
+ [NIC]Kim Minseok[/NIC] [AVA]http://savepic.net/5767718.png[/AVA]Минсок прибыл в Китай относительно недавно. Если быть точнее, то 8 месяцев назад. Тогда еще было лето, сопровождаемое жарким июльским солнцем. В один из таких дней собирались хоронить его отца. Сейчас Мин вспоминает это уже без грусти, а, скорее, с пониманием. Они были очень близки с отцом с самого детства, поскольку его мать исчезла куда-то, когда парню исполнилось 3 года. Он и не помнил-то ее толком, а потому и не горевал. Бывали, конечно, вопросы, мол, куда исчезла мама, почему они с отцом всегда одни, но отец предпочитал не вдаваться в подробности. Он всегда отвечал что-то типа: «Твоя мама сейчас где-то в другом месте», но заканчивал фразу всегда одинаково: «Не хочешь посмотреть телевизор?», тогда он еще считал, что телевизор помогал отвлечься от мысли об исчезновении собственной матери. Со временем эта тема закрылась сама собой. Минсок рос, а вместе с этим его голову начали заполнять совсем другие мысли. Отец занимал должность главы одной из ведущих компаний в Корее по производству бытовой техники. Это был огромнейший бизнес, каждая акула хотела заполучить голову господина Кима, но летом что-то его все-таки достало. Отец скончался от сердечного приступа. И было ли тому виной необычайно жаркое для Пекина солнце или отчеты о конкурирующих компаниях – неизвестно. Это случилось в Пекине, пока Минсок возглавлял компанию здесь, в Сеуле. Отец находился в том городе благодаря каким-то переговорам с только открывшимся китайским филиалом его компании, ему также хотелось проведать семью заодно. Господин Ким был семейным человеком. Он всегда ставил семью превыше всего, поэтому отправился он в Пекин с особой радостью. Минсоку было несколько тоскливо оставаться одному в Сеуле, но ради отца он был готов пойти на многое.
Отца решено было хоронить в Китае, а именно в Пекине. На кладбище, где были похоронены его дед с бабкой. Это решение было принято еще задолго до конца его пути. Это оговаривалось в его завещании, как и то, что пост главы компании теперь принадлежал Минсоку, а также все накопленные деньги, коих на банковском счету числилось немало. Парень тяжело переживал смерть самого близкого человека в его жизни. Характером-то он был силен, но даже его выдержки не хватило, чтобы сдержать слезы на похоронах. Он изо всех сил старался сдерживаться, он мог бы поклясться, что не собирался рыдать в этот день – ему не хотелось, чтобы отец это видел с того света. Мин всегда хотел казаться мужчиной, невероятно сильным духом. Но именно в тот день он переоценил свои способности. Добрые дядюшка с тетушкой приютили Сока на время, пока тот искал себе новую квартиру. Вместе с ними жил их сын – Лухань. Минсок встречался с ним лишь однажды в детстве, но то воспоминание стало практически неуловимым, зыбким… Теперь их новое знакомство происходило в обстановке скорби и печали. Но Сюмин старался не поддаваться этому нагнетенному настроению, он часто пытался настроить себя на что-то более позитивное, насколько это вообще было возможно. Таким был характер Мина. В тот день единственным позитивным моментом было знакомство с Луханем. Если бы тот потом не признался, что ему 23 года и если бы не то зыбкое воспоминание, Сю подумал бы, что этому пареньку не меньше 18 лет. Его лицо было кукольным, детским и невероятно красивым. Его большие «оленьи» глаза были наполнены печалью по дяде, так что Минсоку хотелось подойти к нему и успокоить. Вообще обычно скупой на эмоции и чувства Минсок начал потихоньку открывать что-то глубоко внутри себя, когда находился рядом с Лу. У младшего брата в запасе было много интересных историй из университета, который он оканчивал в этом году, он рассказывал о своем пристрастии к футболу, подработке у тренера футбольной команды. Его ждало блестящее будущее, по крайней мере, так про себя думал Сю.
Прошло какое-то время. Братья некогда незнакомые подружились. Минсок хоть и был старше Луханя, пусть и не намного, но ему нравилось опекать того, хоть эта забота часто была излишней. Он нашел человека, с которым ему было хорошо и интересно. Человека, с которым ему нравилось болтать ночами после тяжелого рабочего дня, а потом, обнаружив, что часов на сон не хватало, без капли сожаления отправляться на теперь заваленное работой рабочее место. Так пролетела пара месяцев, пока Минсок не сообщил родным, что нашел себе прекрасную квартиру недалеко от центра Пекина. Лухань же выразил желание переехать к нему, с которым бороться было практически невозможно. Младший умел стоять на своем, что скорее даже забавляло Сока, чем злило, поэтому отказать он не смог.
И вот, уже прошло полгода. Сюмин все также работает в отцовской компании, продолжая разгребать завалы оставленных им бумаг, касающихся нового филиала в Китае. Парень откровенно изматывал себя, теперь пропадая в своем кабинете чуть ли не сутками. Он возвращался домой, спал пару часов, а то и час, потреблял приготовленный Луханем завтрак и снова отправлялся на сутки в эти страшные завалы. В какой-то момент Минсоку даже хотелось послать это все, продать к чертям эту компанию и пойти работать в какую-нибудь закусочную, но от этих мыслей его отвадил младший. За эти полгода, что два брата живут вместе, Сю достаточно сильно привязался к Луханю. Он привык, что его просторная дорого обставленная квартира не пустует по ночам, что дома часто тусуется младший, который всегда будет наполнять их дом уютом. В голове старшего ни разу не появлялась мысль о том, что когда-то Лу придется искать свою квартиру и жить отдельно с какой-нибудь шикарной девушкой, которая будет любить его до конца его дней, да и своих заодно. Почему-то ему всегда казалось, что они будут жить вместе, что так будет всегда, ибо это уже устоялось в его жизни. Можно было бы даже сказать, что Минсока действительно устраивало такое положение вещей, только вот не считать бы работы. Это единственная вещь, которая делала парня по-настоящему несчастным, но он должен был беречь наследие отца. Ведь это практически единственное, что у него осталось в память о родителе, не считая тех денег, которые все еще покоятся на банковском счету.
Минсок осторожно и максимально тихо вставляет ключ в замочную скважину, делает пару незамысловатых движений и открывает входную дверь своей квартиры. Он также максимально тихо закрывает ее за собой, боясь разбудить Луханя, который в такое раннее время все еще, скорее всего, спал. На часах 7 утра, к тому же, выходной день. Так и получилось, что у Сюмина этот день являлся единственным выходным, так что в планах была только одна вещь – сон. Скинув обувь и сняв верхнюю одежду, Мин крадучись прошел на кухню. Лу мог проснуться раньше обычного, с ним такое частенько случалось, а потому старший предположил, что было бы неплохо сделать для него завтрак, а потом уже с чистой совестью провалиться в глубокий сон на полдня. Доставая из холодильника упаковку замороженной овощной смеси, Сок призадумался: не выглядит ли он сейчас как какая-нибудь заботливая женушка. С одной стороны это было абсурдно, ведь он всего лишь заботится о своем двоюродном младшем брате, ведь это был его долг, в конце концов. С другой стороны он часто наблюдал за собой какие-то странные поползновения в сторону Луханя. Когда младший находился с ним в одном помещении, Соку хотелось притронуться к нему: обнять невзначай, потрепать по волосам… Но он держался молодцом, ведь Лухань мог неправильно понять эти жесты, да и если каменный Минсок внезапно начнет проявлять какую-то любвеобильность, это было бы совсем подозрительно. А потому Сюмину приходилось мириться со всем этим, да и до сих пор приходится. Более того – в его голове давно мелькают какие-то противоречивые чувства, связанные с младшим, да и с самим именем «Лухань». Это путает его, не дает трезво и здраво мыслить… Каждый раз, когда Сю пытается размышлять на эту тему, рядом появляется он, виновник торжества, и все эти попытки катятся куда-то в пропасть.
Сю перемешивает овощи на сковородке и добавляет малую дозу перца – для остроты и усмехается своим мыслям. Через пару минут, довольный результатом своей готовки, он тянется к чистой тарелке, чтобы отложить туда порцию на завтрак для Лу. Невзначай бросив взгляд в сторону дверного проема, он замечает что-то и вздрагивает. Уж слишком неожиданно объект его размышлений оказался там, где его совсем не ожидали.
– Ты так рано, но вовремя, я приготовил тебе завтрак, – Минсок слегка улыбается и жестом указывает младшему на стул. Он продолжает возиться с овощной «дозой» и вскипевшим чайником, предназначенным для утреннего кофе. Он не видит, что делает младший, но прекрасно слышит какой-то уж больно озадаченный вздох. «Не к добру», – проносится в его голове и он оборачивается, с неким торжеством ставя тарелку перед сонным братом. – Ты бы умылся хоть сначала, а то так сразу за еду, – Мин потирает глаза и зевает, все-таки он отпахал больше 24-ех часов, что значительно сказывалось на его физическом состоянии… Это еще и способствовало той самой ненужной «заботе» о младшем, который вполне способен сам проследить за своими действиями.
– Хён, нам нужно поговорить, – Минсок замирает на этих словах. «Таак, совсем не к добру», – заключает он про себя и устраивается на стуле напротив Луханя, вопросительно уставившись. Появилось какое-то нехорошее предчувствие, которое обычно возникает в каких-нибудь критических или просто хреновых ситуациях. Сюмина это не очень обрадовало, к тому же сейчас было совсем не то время, чтобы участвовать в каких-то серьезных разговорах. Но это был Лухань, а значит, он обязан был выслушать его.
|
