если тебе интересно, то мое полное имя ю ёндже, однако чаще люди зовут меня ёж. я родился 5 января, и в этом году мне исполнилось двадцать шесть, а место моего рождения - чудесный инчхон. здесь я работаю литературным критиком. сейчас придерживаюсь взглядов нейтралитета. и если когда-нибудь мы с тобой сблизимся, то ты узнаешь, что свои предпочтения я отдаю парням.

поведай мне свою историю.

Я поднимаю свой взгляд на экран телевизора и почти сразу вникаю в суть происходящего. На экране показывают какую-то сходку юных литераторов, которые только-только покинули свои гнезда, свитые в родных университетах. Кто-то из них уже известен, кто-то только набирает обороты, а кому-то просто захотелось халявного шампанского. Я отвожу взгляд в сторону, пытаясь найти пульт, чтобы переключить этот чертов канал, но до моего слуха долетают ноты знакомого голоса. Я снова смотрю в экран и удивленно кривлю брови. Перед объективом камеры красуется он – Ю Ёнджэ, один из самых гадких критиков на этой планете и мой друг по совместительству. Гадкий, потому что он разносит в пух и прах практически каждую писанину, которую юные студенты умудряются ему подсунуть. Он действительно тратит свое время на чтение оных – по доброте душевной – но еще ни одна не удостоилась чести быть названной «неплохой» словами Ю. Я знаю его с детства. Наши семьи дружили, соответственно дружили и мы. Поначалу я был настроен скептически: он казался мне слишком активным, слишком громким, глупым – я пытался найти сто и одну причину, чтобы уйти и больше никогда его не видеть. Он действительно был невыносим в то время. Он был везде и нигде одновременно, Ёнджэ был просто гиперактивным, так что заставить его идти домой, когда он только начал входить во вкус какой-нибудь игры с дворовыми парнями, было практически невыполнимой задачей. Его всегда тянуло на какие-то шалости, поначалу казавшимися довольно безобидными. Но рано или поздно ситуации выходили из-под контроля и… в общем, его тянуло на любого рода активность. Я лишь наблюдал за ним со стороны, потому что выносить Джэ в такие моменты для меня все еще было трудным делом, я просто смотрел на него. На удивление, он отлично ладил с окружающими – он им нравился. В детстве он еще обладал пухлыми щеками, которые просто обожали взрослые. Так что он получал любовь практически от каждого, с кем контактировал. Что еще больше меня удивило, он не пытался этого заслужить, он просто делал то, что хотел, и все были довольны (за исключением тех самых ситуаций, когда его шалости достигали своего пика). В школе произошло много событий, повлиявших на наши жизни, особенно в жизни Ёнджэ. Мы оказались в одном классе, так что я мог продолжать наблюдать иногда за своим другом. Конечно же, когда нас по одному вызывали к доске и просили рассказать что-нибудь о себе – Джэ слишком развернуто начал свой ответ. Учителю пришлось прервать его, потому что тот рассказывал уже минут двадцать, наверное. Кто-то смеялся над его искрометными шутками, кто-то его невзлюбил, потому что он был слишком общительным. Равнодушных людей на его пути практически не оставалось. А вот когда нам обоим исполнилось по пятнадцать, все как-то начало потихоньку меняться. Молодежь растет, ищет свой путь самовыражения, ищет, как начать отличаться от других, как показать свою личность. Поначалу Джэ хотел стать каким-нибудь политиком, дипломатом, решающим конфликты между странами – воистину наполеоновский план, но для Ю он был идеальным. Он думал, что это мечта на всю жизнь. Но, к сожалению, все мы иногда ошибаемся – это и не обошло стороной моего друга. Как-то возвращаясь поздно с гулянки, он попал в передрягу. С ним случилось несчастье – какие-то отморозки напали на него, ограбили и оставили валяться на земле избитым до полусмерти. В больнице он вел себя не как обычно. Джэ просил оставить его одного, лишь позволял остаться мне, потому что я не требовал от него разговоров – обычно он приходил ко мне, чтобы помолчать, что я очень ценил – а он и не хотел объясняться. Он замкнулся в себе. Я читал, что такое часто бывает после подобных случаев, так что я старался не докапываться до него с вопросами, типа «хорошо ли ты себя чувствуешь». Он мало ел, почти не разговаривал со своими родителями, а я навещал его каждый день после школы. Приносил ему книжки различных писателей, чтобы он хоть как-то мог отвлечь себя от того, что с ним произошло. И вы представить себе не можете, каково было мое удивление, когда Ю начал просить меня приносить ему больше книг. Пока он восстанавливал свое здоровье, я перетаскал ему почти все книжки из своей домашней библиотеки, а ему действительно нравилось. Таким образом, мечта о политике незаметно для самого Ёнджэ растворилась где-то в прошлом, сливаясь с потоком ветра и уходя куда-то далеко-далеко. А выписавшись из больницы, Ёнджэ практически вернулся к тому, чем занимался до этого: гулял, общался с людьми, усердно учился и встречался с кем-то. Но помимо всего прочего, он начал активно посещать литературный кружок – мне казалось, что это действительно его занятие, потому что я видел блеск в его глазах, когда он замечал новую книгу – в общем, жизнь потихоньку наладилась. Я сонно зеваю и смотрю в окно автобуса, который везет меня на работу. За окном холодно, начало зимы, а улицы уже покрыты снегом. Рядом со мной плюхается какой-то мужик, совершенно бесцеремонно прижимая меня своим телом к стеклу лицом. Я кое-как освобождаю руку и разворачиваю утреннюю газету, которую я успела прихватить у разносчика рядом с остановкой. Я переворачиваю первую полосу, выбираю совершенно случайную страницу и читаю первую попавшуюся на глаза статью. «Ю Ёнджэ на открытии нового книжного магазина в центре Инчхона», – от одного только имени у меня все сводит внутри. Ю Ёнджэ. Я училась вместе с ним на литературном факультете в здешнем университете. То еще было время. На самом деле я была влюблена в него, хоть и до конца не хотела признаваться в этом самой себе. С другой стороны… я была не одна такая, только у меня были мозги, чтобы не кричать о своей любви на каждом углу. Но давайте по порядку. На первом курсе начинается то время, когда ты еще никого не знаешь, но уже представляешь, что половина твоих однокурсников будет заносчивыми богатенькими сынками, которым лишь бы потрясти деньгами из своего кармана. По крайней мере, такие мысли были у меня. Я старалась держаться в стороне и не соваться к людям, чтобы не получить в свой адрес какое-нибудь агрессивное нечто, но пара человек меня заинтересовала. Девушки на нашем курсе были отвратительнейшие, без мозгов, словом, а вот парни… с парнями нашей группе точно повезло. Я сразу обратила внимание на Ю Ёнджэ. Он не был, как остальные. Практически в первый же день он проявил себя довольно достойно: был довольно общительным и очаровательным, пуская в ход природное обаяние, на которые повелась добрая половина не только группы, но и курса в целом. Я сразу поняла, что он будет заводилой. Мне тоже хотелось с ним наладить какое-то общение, все-таки мы учились вместе, почему бы и нет, верно? Но он сам подошел ко мне. На перерыве большая часть людей всегда расходилась по каким-нибудь кафе, фастфудам и т.д. А я всегда оставалась в стенах университета, потому что идти мне было некуда, я питалась тем, что приносила с собой из дома. Так вот. Он подошел ко мне и начал задавать вопросы, вроде того, почему я не ухожу на перерыв вместе с остальными. Так завязалось наша дружба, хотя, не знаю, можно ли было это считать дружбой, учитывая, что общались мы редко и в большинстве случаев на перерывах и «окнах». Ёнджэ действительно поражал всех вокруг. Он был начитанным, он действительно понимал, что к чему, знал, какие слова нужно подбирать, как они будут сочетаться, как будет правильно, в общем. На лекциях он отвечал с отличием, а иногда даже позволял себе вольность поправить преподавателя, обосновывая свои действия максимально логично. Таких людей обычно бывает один на университет. И если бы мне пришлось выбирать, я бы выбрала Ю Ёнджэ. Конечно, и внешне он всегда соответствовал своему стилю: всегда был одет опрятно, по моде, следил за собой. Я не могла не повестись на все это, но и признать какие-то чувства к нему – означало бы, что также легкомысленно повелась на внешнюю оболочку, как и мои однокурсницы. Ёнджэ любил выпить. Об этом знала практически вся наша группа, потому что большая ее часть проводила вместе с Ю выходные, устраивая вечеринки на кучу лиц. Меня пару раз приглашали, но я отказывалась, хоть мне и было интересно узнать, как вел себя Джэ вне стен учебного заведения. Один раз я все-таки согласилась… Это была большая ошибка. Оказавшись в неведомом мне квартале, в квартире насквозь пропитанной запахом сигарет и алкоголем, я уже успела раз десять передумать вообще идти на какую-то там вечеринку, но было уже поздно. Пройдя комнату, где происходило основное действие, я увидела Ю. Он был совершенно по-другому одет, он громко хохотал и сжимал в правой руке бутылку пива. А потом он вскочил на журнальный столик, выкинув эту самую бутылку куда-то в сторону и начал цитировать Шекспира. Даже в пьяном виде он был помешан на литературе – вот что я поняла. Мне удавалось оставаться незаметной, так что я могла наблюдать за ним из своего «укрытия». Когда дело дошло до всеми любимой игры в бутылочку, мне стоило, наверное, и вовсе исчезнуть. И дело даже не в том, что я в тот же миг увидела, как Джэ целует какого-то парня, нет… а может, все-таки и в этом. Дальше я предпочла не смотреть на это безрассудство. Я нашла неоткрытую бутылку пива и сделала несколько глотков, а оказавшись на балконе, время и вовсе остановилось. Тогда я мечтала, что вот этот момент, сейчас должен был ворваться Ён, мы бы поцеловались, и он бы произнес что-то в духе: «Я всегда тебя любил», но, увы. Реальность была ко мне слишком жестока. Я услышала какой-то грохот, а через секунду сюда ввалились двое целующихся парней. Одним из них был как раз тот самый безумный, цитирующий Шекспира на журнальном столе. После этого случая я старалась с ним не пересекаться, хотя и хотелось, ведь чувства никуда не денешь. Потом по университету прошелся слух, что Ёнджэ встречается с парнем. А спустя еще несколько месяцев, что у него проблемы с алкоголем. На втором курсе все было гораздо хуже. В стране творился тихий ужас, потому что появляться на улицах вечером или ночью было очень опасно. По каким-то причинам преступность возросла необычайно высоко – я лично чуть ли не стала жертвой нападения, если бы не прохожий мужчина. Власти пытались что-то сделать с этим: вводили какие-то новые законы, транслировали по телевидению программы, насылающие только больше страха на жителей Кореи. А потом появилась партия, которая обещала, что все наладит, и народ, естественно, решил вознести этих людей на пьедестал, вручив тем власть. На улицах тут же появились специальные отряды, проводились разного рода проверки, камеры. И все это за два года. На улицах стало действительно безопаснее… В университете все снова шло, как обычно. Лекции по расписанию, перерывы на кофе и прочее. Ёнджэ все больше меня пугал. Он начинал открыто выступать при однокурсниках против людей, которые теперь встали у власти. У него было свое видение этой ситуации, но что-то заставило его прекратить эти речи. Не знаю, может быть, ему пригрозили, но он быстро закончил свои выступления. А в 2017 вспыхнула эпидемия какой-то страшной болезни, название которой нам так никто и не мог сказать, все было слишком сложно. Нам всем сделали от нее прививки. Все казалось слишком официальным: присутствовали специальные люди, посланные правительством, глава университета, ректора. Это было как-то подозрительно, но никто не решался задать вопрос. А спустя еще два месяца я узнала, что Ёнджэ попал в больницу с алкогольным отравлением. Конечно же, я не могла не прийти к нему, хотя и пыталась передумать, стоя уже у двери в нужную палату. А когда я все-таки сделала шаг вперед, то буквально лишилась дара речи. Дело в том, что уже тогда Джэ начал пропускать лекции. Сначала это было по одной лекции в неделю, потом все чаще и чаще… И вот, он здесь, а я смотрю на него осуждающе, стараясь не избить его своей сумкой. Он был рад меня видеть, хоть и совсем этого не ожидал. Мы провели весь последующий день за разговорами по душам. Я узнала, что он начал спиваться из-за смерти матери, да и вдохновение для своих текстов было слишком трудно найти, особенно в такой тяжелый период. Я попыталась его образумить, сказала, что его талант было бы глупо пропить, пусть и случилось горе. В общем, я навещала его еще какое-то время, пока он не начал поправляться окончательно. Время подходило к экзаменам, мне нужно было учить материал, чтобы не облажаться. Ёнджэ понимал и не обижался. Во время одного из наших разговоров он плакал, потому что речь зашла о его матери. Он очень сильно любил ее, любил всю свою семью, хоть они и иногда бывали слишком строгими. Несмотря на то, что Джэ казался заводилой курса, он был ранимым человеком. Его могли ранить неправильные слова, его ранили даже комментарии о его любимых авторах – он сразу становился более вспыльчивым и резким. Творческого человека легко потопить в море алкоголя, потому что его душа наиболее чувствительна к таким вещам. Я не знаю, как дальше сложилась судьба Ёнджэ. Я лишь знаю, что он сдал экзамены, как и все. Сдал на отлично, выпустился без особых происшествий. Но мне было приятно знать, что мои слова подействовали на него. Кто знает, может быть, мы еще встретимся когда-нибудь. Я переворачиваю страницу очередной писанины, которую мне прислал один из лучших учеников литературного факультета и обреченно вздыхаю. В одной руке я держу стакан с водой, на случай, если все будет очень плохо, а другой рукой держу эту «прекрасную» рукопись, над которой парень – или девушка – даже не пытался думать. Решив, что мне нужен перерыв, я небрежно скидываю скрепленные степлером листки бумаги на стол, снимаю очки и подхожу к окну. Вглядываясь в ночные огни этого города, я думаю: что не так с моей жизнью? У меня никогда не было лучших друзей, только люди, которые внесли вклад в мою жизнь, которые помогли мне встать на правильный путь. У меня никогда не было любви на всю жизнь – лишь музы, как у великих поэтов. Я не издаю своих книг, не пишу стихов, а лишь строчу иногда небольшие тексты для себя, а иногда посвящая их тем, кто никогда не увидит сие творение. У меня есть семья, которой я каждый месяц отсылаю значительную сумму с моих рецензий, за которые, кстати, элитные журналы отплачивают мне очень неплохо. Я известная фигура в литературном мире – меня уважают другие критики, современные писатели, сценаристы и прочие. Сейчас в стране происходит раскол на две части – правительство и те, кто за улицы без мусора, да оппозиция, плюс те, кто думает, что люди там, наверху, все портят. В университете я принял одну из сторон, по глупости своей же, думая, что с помощью своего слова смогу вразумить людей, что что-то пошло не так, но сейчас я не отношусь ни к тому, ни к другому фронту. Я не участвовал в митингах против кого-то, не избивал людей на улицах, не требовал отменить тот или иной закон. У меня есть все, но я все равно несчастен. Что не так с моей жизнью?

давай поговорим о тебе

средство связи: Скрытый текст: Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь. мои способности. Дживон уныло разлёгся на диванах клуба «Цитадель», тут же устремляя свой взгляд куда-то в потолок. Тело немного ломит – сказывается жажда, да и недомогание какое-то тоже участи не облегчает. Он складывает руки на животе и закрывает глаза на какое-то время. В его голове мелькают картины, которыми он живет уже очень давно: убийства. Собственными руками Бобби хватает жертву за руку, наносит удар по коленной чашечке, чтобы обездвижить. Это девушка, совсем хрупкое создание, не созданное для того, чтобы хоть как-то теперь сопротивляться – это заводит Вона еще больше. Он смотрит ей в глаза и улыбается, пока что это спокойная улыбка, вроде как даже успокаивающая. Он перекидывает девушку через плечо, как какую-нибудь тяжелую ношу, и в тот же момент скрывается с места преступления. В следующее мгновение он оказывается на пустыре – старое заброшенное кладбище, которое уже давным-давно никому не нужно. Дживон бьет ногой достаточно увесистую надгробную плиту, и та ломается у самого основания. Теперь она служит хирургическим столом, а Бобби теперь может показать своей жертве самую страшную ее смерть. Он касается губами ее шеи, вонзает клыки неторопливо, медленно и мучительно, чтобы девушка поняла, что смерть будет еще более медленной от потери крови. Парень ведет кончиками клыков чуть ниже по нежной коже, достигая ключиц, а после, вонзая свои клыки в нее с такой силой, что девушка вскрикивает – Бобби умеет выбирать места, где никогда никого нет, ее криков все равно бы не услышали. Улыбка Дживона приобретает слегка сумасшедший характер, он начинает тихо хихикать, а после шептать жертве на ухо, что он будет делать с ней дальше. Ее глаза расширяются от ужаса так, что она начинает молить про себя о скорой смерти. Вампир видит это в ее глазах и начинает злиться, он ненавидит смирение всеми фибрами своей жалкой души. Вон касается кончиками ногтей недавнего укуса и вонзает туда пальцы что есть силы. Девушка снова заходится криком и начинает цепляться ногтями за надгробную плиту, которая служила ее «подставкой», ломая их о бетонную поверхность. Бобби слышит все: он слышит треск ногтей, слышит ее бешено стучащее сердце – и начинает смеяться. Он – экспериментатор, ему нравится смотреть за реакциями жертв, ему нравится слушать каждый раз новый крик боли. И сейчас он засовывал пальцы глубоко под кожу, раздирая плоть ногтями, проникая под слой мышц, хватаясь за ее ключицу. Другой человек бы уже давно оглох от ее криков, но Джи это придает еще большей уверенности, еще большего гнева, смешанного со смехом над человеческой жизнью, так что он хватает ключицу и тянет ее на себя, тут же встречаясь с лицом жертвы. Он запечатлевает это выражение в своей памяти, оставляет этот образ в своей голове и снова вонзается в ее шею зубами… Бобби открывает глаза и снова видит потолок «Цитадели». Он голоден. Образов в голове уже не достаточно для того, чтобы насытиться, а потому он поднимается на месте и встречается со взглядом Ханбина. Ханбин… весь такой из себя спокойный, рассудительный, он смотрит на Дживона и определенно понимает его мотивы. Еще только двенадцать часов ночи, а небо уже чернее черного – пора выходить на охоту. Биай только еле заметно кивает, в то время как Дживон уже надевает свое черное пальто и выходит из клуба. Глаза немного режет свет фонаря, а позади уже послышались тихие шаги его друга. Парень оборачивается и слегка таращит глаза от предвкушения предстоящего им веселья и улыбается. – Давненько я этого ждал, – он усмехается про себя и переходит дорогу, не дожидаясь ответа Ханбина. За эти 600 лет, что они живут, кажется, что он и так его понимает. Слова тут излишни. В голове Бобби снова проносится та картина с умирающей девушкой, и его глаза загораются. Он всегда действует не так, как Ханбин. Он мог с огромной скоростью подкатить к жертве так, что та даже понять не успеет, что произошло, а потом утащить куда-нибудь. Неет. Ему нравится видеть в чужих глазах страх, когда он идет прямо навстречу будущему трупу. Ему нравится зажимать рот жертве и только потом исчезать с места похищения. Он действовал всегда неосторожно, что иногда даже Ханбин не мог предугадать, попадется ли Джи на этот раз или же обойдется. Сегодня ночь была слишком темной, что нравилось Вону еще больше, он сканирует местность вокруг, натыкаясь на редких людей, взглядом и невольно облизывается. – Свернем в парк, пожалуй? – он обращается к Бину, после получая в ответ очередной кивок. Сегодня он не разговорчив, наверное, опять нашел себе пищу для размышлений. Дживон снова переходит дорогу и ровняется с Ханбином, идет плечом к плечу. Он бросает совсем мимолетный взгляд в сторону другого вампира и усмехается, заметив на губах того легкую улыбку. «Что же тебя так веселит, проказник», – качает головой и сворачивает в сторону арки, за которой открывался приличных масштабов парк. Здесь было много ветвистых деревьев, так что без листвы зимой они смотрелись еще более пугающе. Вампир любит это место. Его всегда тянуло к чему-то живому, что в такое время года казалось мертвым. Несмотря на все те безумства, на которые Бобби был способен, он все-таки довольно романтичная личность. Его привлекали драмы, поэзия, театральное искусство… Ему также нравилось сравнивать свои убийства с каким-нибудь полотном художника, да что там, он сам иногда называет себя художником, объясняя жертве, какие краски она на себя скоро примерит. Дживон невольно замирает перед входом в парк. Он останавливается прямо напротив арки и скользит взглядом по железным прутьям, изогнутым в орнаменте. Где-то впереди останавливается Бин и вопросительно на него смотрит. Бобби отмирает и медленно подходит к другу, после касаясь пальцами его плеч. Он притягивает того к себе и легко целует чужие губы, задерживаясь на несколько секунд, и перед тем, чтобы отпрянуть, напоследок слегка прикусывает нижнюю. Это своеобразный ритуал Бобби перед тем, как превратиться в неконтролируемое чудовище. Сегодня он не собирался бежать с места преступления, он хотел сделать все здесь, в парке. Фонари не работали, что странно, а может и, наоборот – по воле случая, чтобы дать вампирам сделать свое дело в полной темноте с наименьшим риском быть пойманными. Вон снова гуляет взглядом по дорожкам, ведущим к центру парка, где располагался больших размеров фонтан с какой-то статуей в его завершении, конечно же, неработающий в это время года. Зацепившись за фигуру довольно упитанного мужчины в паре сотен метров от него, Бобби подмигнул Ханбину и стремительным шагом направился к будущей жертве. В голову тут же ударила жажда. Моментально все тело будто активировалось и затребовало убийство. В нос ударил едва уловимый запах крови – возможно, мужчина порезался где-то, кто знает, но это была его большая ошибка. Этот запах дразнил Дживона, распаляя его желание до критической точки. Он специально наступает на так удачно валявшуюся на дороге ветку. Та издает хруст, мужчина впереди застывает и оборачивается. Вот этот момент! Вон запоминает его, сначала он видит в глазах жертвы недоумение. Мужчина успевает еле слышно обронить что-то типа «чё за дела», но в следующий момент Бобби делает подсечку, заставляя того упасть на землю. Вампир хватает его за ногу и тащит куда-то за фонтан. Он не думает оглядываться, его не страшат случайные прохожие – лишняя добыча никогда не бывает лишней. К тому же, где-то здесь бродит Ханбин в поисках собственной жертвы. Заглядывая мужчине в глаза, Джи безумно ухмыляется. – Спорим, ты даже не представляешь, что человек может умереть такой смертью? – он сдавливает одной рукой коленную чашечку жертвы… послышался треск, что тут же вызывает громкий и протяжный крик. Вон упивается этой болью. С тихим смехом он проделывает то же самое, только с щиколоткой, снова ощущая, как трескается кость под его пальцами. Мужчина заходится слезами, кричит жалобно, умоляет остановиться, но он не на того напал. Бобби никогда не остановится. С другой стороны, кто захочет прекращать то, что доводит до эйфории? Вампир оголяет руку своей жертвы, избавляя мужчину от его пуховика – он ему уже не понадобится. Тем временем поверхности земли коснулись первые снежинки, что заставило Бобби на какой-то момент замереть. Ему нравилось это время года, он любил зиму также сильно, как драматическое искусство. – Пусть раненный олень ревет, а уцелевший скачет. Где спят, а где – ночной обход, кому что рок назначит, – он произнес это тихо, но достаточно, чтобы его услышал мужчина, который также замер на мгновение, пытаясь предугадать свою судьбу. Дживону нравилось цитировать Шекспира, он обожал Шекспира. А сейчас, когда перед ним предстала такая романтическая картина, было просто невозможно не произнести эти строки вслух. Уставившись снова на лицо человека, застывшего перед ним, Вон улыбнулся так широко, что казалось, сейчас его рот разорвется. Обнажив свои клыки, он тут же прильнул к запястью, которое до сих пор сжимал в своей руке, начиная с остервенением высасывать кровь из вен. Теперь он начинал чувствовать, как чужая сыворотка заполняла его с ног до головы, как чужая боль начинала течь теперь по его венам, вампир почувствовал истинное наслаждение. Через какое-то время он отпрянул от запястья, надеясь продолжить свои садистские игрища с ломанием костей (грех не признаться, ведь ему понравилось это чувство). Мужчина еще жив, но еле дышит, но этого Бобби, конечно же, не заметил. Схватившись за другое запястье жертвы, он начал сдавливать чужие пальцы в собственной хватке, незамедлительно ломая их. Снова этот хруст, вампир прикрывает глаза и вслушивается в эти прекрасные звуки боли и впитывает их как губка. Тем временем снег превратился в умеренный снегопад, так что теперь все вокруг было покрыто слоем белой пыли. Не в силах сдерживаться, Дживон подтягивает мужчину ближе к себе и впивается зубами в его горло, практически тут же раздирая кожу и задевая артерию, благодаря чему ему в лицо тут же брызнула струя еще теплой крови. Парень громко смеется, он хохочет, чувствуя, как кровь струями стекает по его лицу, он облизывает собственные губы, желая почувствовать ее вкус, но затем он замечает… что жертва не двигается. В воздухе запахло смертью, что очень не понравилось мучителю. – Нет. Не-не-не, ты не можешь так просто сдохнуть, сука, – теперь он смотрит в лицо мужчине и озлобленно рычит так, словно он был зверем, а не «человеком». Он начинает беситься, его глубоко оскорбил тот факт, что кто-то соизволил умереть раньше, чем нужно. Дживон начинает избивать уже холодеющее тело, ломая кости и слыша лишь тишину в ответ. Он опускает свои кулаки на лицо мужчины, превращая его в кровавое месиво. Он продолжает это делать, пока не чувствует на своей талии чужие сильные руки, пытающиеся оттащить его от трупа. – Да какого хрена?! – практически вопит Дживон и резко оборачивается, с нескрываемой агрессией теперь глядя на Ханбина.