[indent] холодный ветер проникает под одежду, забирается украдкой под кожаную куртку, приятным покалыванием проходится по коже и забивается в лёгкие, устраиваясь слегка морозным колючим клубком где-то за рёбрами — его руку сжимает чужая крупная ладонь, дарит своё тепло, но этого недостаточно, сила в чужих пальцах не чувствуется, её мало, не так, как обычно, и уён хмурится. он подмечает все детали этого вечера, сравнивает-сравнивает, и приходит к выводу, что сегодня всё не так, как обычно. взгляд хитрый свой косит в сторону сана, а тот вместо того чтобы свой бесконечный космос в чёрных зрачках для него раскрыть, наоборот — прячет, утаивает что-то, оставляет его в этот раз лишь для себя, но уёна не обмануть так просто, он знает, что сегодня они не вдвоём, сегодня с ними кто-то ещё, кто-то, кто повис негласным лезвием гильотины, под которым всё ещё лежит чужая шея. ухмыляется этому поэтичному сравнению и пинает попавшийся под ноги камень, глубже пряча сжатый кулак в кармане чёрных слегка потрёпанных временем джинсов в обтяжку, пачкает когда-то ослепительно белый носок кеда, и тормозит резко. взгляд замечает что-то впереди, нечто возвышающееся над кронами деревьев, что плотным своим одеялом окружали сейчас двух выбравшихся из городских джунглей парней.

[indent]  — что это там, мост? — проговаривает он так, чтобы сан его услышал, на что тот лишь пожимает плечами, но в итоге сдаётся и тоже пытается разглядеть, что там такого интересно разглядел чон, он смешно щурит глаза, а брови сводит так, что чужого лица непременно хочется коснуться ( неважно, как, главное сделать это прямо сейчас ). уён пользуется заминкой и вырывает ладонь из чужой хватки, хватается за лацканы чужой куртки, притягивает широкое тело к себе ещё плотнее и звонко целует в щёку, не пряча уже своей улыбки во все тридцать два.  опять поддался на эту чёртову провокацию, в прочем сан неожиданно сам стал для него одной большой ловушкой, в которую хочется попадаться из раза в раз, не взирая на какие-либо последствия. только сейчас вместо ожидаемой реакции он лишь слышит тихий смешок, поникает почти что моментально, но руку возвращает на место исправно, скрещивает их пальцы крепко и тянет за собой, надеясь, что они успеют добраться до пункта назначения раньше, чем начнёт светать.

[indent]  уёну нравится ночное время суток, и совершенно не нравится дневное, с этим его ярким светом, выжигающим сетчатку, с солнцем, что назойливо лезет сквозь все щели, пытаясь достать до него — ночь же спокойная, томная, она позволяет дышать так, как нравится, позволяет быть собой, быть свободным от любых мирских проблем и забот. ему нравится гулять с саном по ночам, нравится забираться в места, где он ещё ни разу не был, нравится открывать в чужой компании что-то новое и разделять свой восторг, ведь в эти моменты они действительно живут в одной временной линии, дышат одним и тем же воздухом, и от этого иной раз голова кругом идёт. уёну нравится растворяться в этом всём, и ему нравится, когда сан тонет рядом с ним, вместе с ним — неважно, когда тот предлагает ему уже третью бутылку пива подряд, или сигарету с примесью кое-чего, когда они вдвоём целуются, залитые лунным светом, или когда лежат в одной постели, осыпаясь пеплом на подушках и простынях в лучах рассвета. сан покладистый, такой открытый и самую малость отчаянный, и бросается в любую его придумку почти что безоговорочно, даже делая что-то впервые — это не могло уёна не подкупить, вот и сейчас он почти что бежит следом, когда тот срывается неожиданно с места, решая, что идти размеренным шагом будет слишком долго. может, хоть так он прекратит думать о том, что сегодня за день?

[indent]  спустя всего несколько минут перед ними открывается вид на внушительных размеров мост ( и действительно же ), вход на который перегорожен различными знаками с пометками « осторожно, опасно для жизни », кое-где даже сохранились аварийные ленты. уён улыбается с предвкушением, радуясь собственной неожиданной находке, переводит взгляд на сана, уже сходу замечая в чужих глазах скепсис.

[indent]  — только не говори, что ты хочешь туда, — ожидаемо пасует сначала, но это и неважно, чон кивает, пожалуй, даже слишком активно, уже перелезая через первую преграду на своём пути. — выглядит опасно, — тормозит всего на несколько секунд и выжидающе смотрит на старшего, вот так лишь занеся ногу над очередным знаком, они смотрят друг на друга секунд двадцать, пока уён, наконец, не отмирает, с удовольствием наблюдая за тем, как ломает себя этот человечек, невзирая на высказанные только что опасения. такой смешной. — брось, не будь занудой, чхве сан, давай, подсади меня, — не совсем понятно, что именно произошло с этим мостом, но наслоённые друг на друга гигантские бласты бетона выглядят сейчас слишком притягательно, чтобы просто так их проигнорировать. уён цепляется за выступ и подтягивается вверх не без чужой помощи, пачкает руки в ещё влажной после дождя смеси из грязи и пыли, кряхтит словно старый дед, но всё же своей цели добивается. в общем-то эту гору мусора можно было бы обойти где-то с краю, но в чём тогда смысл, верно? ведь так гораздо интереснее. он отряхивает ладони о свои уже не совсем чистые джинсы, тянет руку вниз, призывая сана следовать за ним, и тот хорошенько оглядевшись перед этим ( видимо, боится, что кто-то может их спалить за незаконным проникновением ), всё-таки поддаётся ему, взбирается следом. сегодня он на редкость тихий и задумчивый, будь это обычный вечер, его бы было уже не остановить, но он замолкает после пары предложений, и уёну это не нравится. по привычке уже чиркает третьей спичкой подряд и, наконец, поджигает сигарету, впуская в лёгкие дым, мешает его с промозглым октябрём и разворачивается, наконец, лицом в том направлении, куда вёл мост. красивое зрелище и в чём-то зловещее даже, манящее, учитывая, что дальше рабочих фонарей почти не предвидится, и другая сторона полностью утопает в ночной черноте. чон присвистывает, пряча коробок в заднем кармане, и спрыгивает с бетонной плиты, планируя всё-таки выяснить, что же там впереди скрывается.

[indent] — дойдём до середины, я тебя поцелую, — как вызов, как очередная манипуляция, срывающаяся с губ уже почти что заученной до идеала песней, уён знает, что это сработает ( всегда работало ), улыбается слегка криво, но восторженно, глядя на то, как сан покидает их временное пристанище на высоте, в итоге присоединяясь к нему по другую сторону бетонного месива. здесь уже не так гладко и чисто, как на дороге, что вела к этому месту: то и дело под ноги попадаются каменные крошки разных размеров, куски стройматериалов, какие-то балки, железные детали и прочий хлам, в том числе включающий в себя пластиковый мусор ( не они первые, видимо, сюда забрались, и не они же будут последними ) — сворачивает куда-то вбок, вытягивая в воздух ладонь, машет ею, призывая старшего двигаться за ним следом. — давай-давай, я хочу узнать, что под нами, — подгоняет, почти что нетерпеливо подпрыгивает на месте, прежде чем двинуться в желаемом направлении, попутно распинывая на своём пути всякий мешающий хлам. в воздухе чувствуется примесь дождя, и уён едва ли сдерживает разочарованный вздох, обычно ему нравится гулять в плохую погоду, но сейчас даже он несмотря на собственную порой безбашенность готов признать, что время и место совершенно неподходящее, искренне надеется, что погода сдержит свой порыв разреветься и обрушиться тяжёлой влагой на их плечи.

[indent]  чон останавливается у парапета, вжимается с каким-то детским азартом грудью в пыльную поверхность, пачкая чёрную футболку с ярким принтом какой-то музыкальной группы из 90-х, выглядывающую из-под куртки, и принимается всматриваться в темноту, что раскинулась на несколько метров вниз. дна не видно, вообще не очень понятно, что там, вода или земля, в голове проносится мысль достать телефон и подсветить, но тут же осекается, как же глупо. да и парапет этот чёртов мешает получше вглядеться, и в голову приходит неожиданно мысль, которая поначалу не кажется такой уж опасной, только вот хорошенько поразмыслить над этим он не успевает, тело движется само — ноги сами перелезают через ограждение, оказываясь всего на шаг от пропасти.

[indent]  — ни черта не видно. как думаешь, там много метров донизу? — обращается к сану, когда слышит по левую руку какую-то возню и шелест одежды. разворачивает голову и буквально спотыкается о чужой взгляд, застывает в непонимании, потому что тот выражает какую-то странную смесь то ли испуга, то ли шока, и всего на секунду пугается сам, но лишь на секунду. — что? что не так? — дёргает головой в непонимании, а потом его словно молнией поражает. он сиганул за парапет, даже толком не подумав о том, как это может быть опасно для жизни, а вот сан наверняка подумал, что безумно льстит и будь это обычный день, уён бы уже давно умилился этой его реакции импульсивной, но в мозгу вновь возникает мысль о том, что сегодня всё-таки за день. в животе появляется какое-то неприятное чувство, чон думает, что это, наверное, ревность, но как можно ревновать к тому, кого давно уже на свете этом нет? ну ладно, возможно, не так давно, не сомневается даже, что два года для сана пролетели очень быстро, и всё произошедшее для него до сих пор словно едва-едва затянувшийся шрам. уёну не хочется топтаться по чужим чувствам, не хочется причинять ещё боли, но свою гордость отстоять как-то всё же нужным решает. ему нравится тот факт, что сан испугался за него, потому что вновь чужое внимание удалось на себя перевести, пусть и таким варварским способом. в голове вдруг зреет совсем недобрый план. — ты за меня испугался? думал, что я прыгну, или что? ты же знаешь меня, я не идиот, — усмехается себе под нос и разворачивается вновь к парню спиной, держась обеими руками за ограждение, вытягивается вперёд опасно. — скажи, сан, если бы я отпустил руки сейчас, ты бы успел меня поймать? — глаза вновь вглядываются в беспросветную тьму под ногами, а в голове будто бы тучи сгущаются, накаляя обстановку. отчего-то в груди клубится отравленным облаком зависть, потому что сегодня сан испытывает его на прочность, и он, как бы ни было больно это признавать, проигрывает с треском, отказываясь с таким положением мириться. его поставили на одну полку с тем, кто когда-то был важен, но кого давно уже пора бы отпустить. ему не плевать на чувства чхве, нет, он, наоборот, прекрасно понимает, что такое терять, ведь сам натерпелся долгих унылых ночей, рёва взахлёб и наперебой орущих в голове мыслей о том, как же, блять, жить больше не хочется. он прошёл через это, смирился, понял, что от этой боли никогда не уйти, но её можно принять, её можно приручить, выстроить из неё собственную броню, и прикрываться ею словно щитом. возможно, идеальнее работника бюро, в котором он впахивает, и найти бы не смогло, потому что кому ещё может быть плевать на чужие эмоции и чувства, как не человеку, что буквально через ад прошёл. кто ещё сможет сохранить беспристрастное своё лицо, когда чужая потеря ещё слишком свежа настолько, что застывает скорченной гримасой, давая понять, насколько кому-то сейчас тяжело, а люди почти что всегда ведь плачут, оказываясь у уёна на пороге. сколько звуков разбитых сердец слышал чон уён, они ни на одной полке в его доме все не вместятся, но сердце сана ещё бьётся, хоть и готовится вот-вот издать свой, абсолютно такой же, как и у многих, звук, разлетевшись на мириады осколков. но уён пытается, помогает этому сердцу, поддерживает его, боясь признаться самому себе, что то, о чём он сейчас думает, является чем-то большим, чем просто желание помочь близкому своему человеку. близкому, губы расплываются в блаженной улыбке, уён жмурится сильно, подавляя желание глаз наполниться предательской влагой — ну нет, сейчас совершенно не время для этого. выдыхает резко, распахивая глаза и внезапно содрогается весь, чувствуя под ногами нечто странное. — что за, — успевает выпалить он, наскоро делает на всякий случай пару шагов вперёд вдоль парапета и тут же наблюдает за тем, как после него осыпается край моста. ещё чуть-чуть и он бы лично узнал, что там в этой черноте скрывается. повезло.

[indent] адреналин довольно быстро закипает в крови, переплетается алыми нитями с кровью в венах, разгоняя ритм сердца до значения, довольно близкого к пределу — он чуть не оказался там, внизу, и эта мысль как-то запоздало в мозгу появляется, но в прочем довольно быстро на задний план отходит, потому что чужой голос звучит резче и громче обычного, отвлекая от всего насущного. уён вновь в лицо сана вглядывается, понимая, что тот совсем уже на грани, кажется. и что самое ужасное, ему это нравится — неважно, что тот чувствует, уёну ведь нравится видеть его живым, а не подавленным и задумчивым, витающим на каком-то ином плане реальности. он не успевает никак среагировать, как чужая рука выбрасывается вперёд, хватаясь за его футболку, пожалуй, даже слишком быстро. его тянут к ограде, и уён больно вжимается рёбрами в пыльные жерди парапета, всё ещё улыбаясь на каком-то автомате, потому что такой чхве сан ему нравится всё больше. не то чтоб в нём когда-то жили эти мазохистские наклонности, но видеть, как этот его обычно спокойный и невозмутимый человечек буквально вспыхивает как спичка, оказывается лучше всего не свете в данную минуту. уён впитывает чужую злость, что вот-вот выльется за край чернильно-тёмных зрачков, торопливо вбирает в себя эту губительную энергию и запирает под замок в свою тайную чёрную коробку, что хранит на отдельной полке своего личного чердака. его встряхивают, будто бы призывая очнуться, и в собственных глазах всего на миг мелькает страх, что тут же мешается в бордовый вместе с неописуемым каким-то возбуждением. к горлу подступают слова, но уён лишь молчит, улыбка трансформировалась в какую-то полуусмешку, он за чужими действиями наблюдает во все глаза, готовясь от них отталкиваться в своём собственном ритме, граничащим с безумием. что же ты сделаешь дальше, а?

[indent]  — хорошо, уён-а, хорошо, — когда чужая ладонь, наконец, отпускает его, чон даже напрягается в какой-то момент, лишь застывает на месте, на всякий случай покрепче перехватывая одну из жердей, смотрит на сана со смесью подозрения и скепсиса, и когда до него доходит, что тот намеревается сделать, фыркает показушно громко. он толкает парня в грудь, но не слишком сильно, скорее для того, чтобы придать своим словам более эмоциональный окрас.

[indent]  — забавы? это всё выглядит как забава, сан? — он делает шаг вперёд угрожающе, и ему уступают место, сан пятится всего на пару шагов, и после стоит всё также уверенно, осанку держит прямо, словно стена, которую непременно хочется раздробить чем-то тяжёлым. почему он постоянно такой? почему даже в злости своей ведёт себя так упёрто? а сейчас копирует его — уёна — поведение, окей, что-то новенькое, но с какой целью? на черепной коробке выводятся кривым почерком мысли опасные, тревожные, они на краю, на чертовски неустойчивом и ненадёжном краю моста, теперь уже оба, и в пору бы сделать хоть что-нибудь с этим, но чон тоже не железный ведь, тоже злится, позволяя себе вспыхнуть следом. — а что мне ещё сделать, чтобы ты наконец-то вспомнил, что я рядом с тобой сейчас? ты правда не понимаешь? — позади начинает опасно крошиться край бетонной плиты, и этот звук лишь подстёгивает, проходится зажигалкой по дну собственного терпения, от которого скоро тоже ничего уже не останется. — тебе придётся его отпустить. ты что, не видишь, что он с тобой делает? я вот вижу. это наш с тобой вечер, сан, это мой, блять, вечер. ты должен быть со мной сейчас, иначе зачем вообще мы здесь? остался бы дома, да грустил себе, зачем пошёл со мной? мне твоих одолжений не надо, — резко разворачивает голову, реагируя на звук, усмехается себе под нос и делает шаг вперёд, рассчитывая, что сан позволит ему пройти, но у того, похоже, были на это свои планы. уён сдувает с глаз отросшую чёлку, щурится и в немом вопросе вперивает свой взгляд в парня напротив, выжидает с пару секунд. — двигайся?

[indent]  — нет, — чеканит жёстко и резко, заставив чона врасплох. он подходит ещё ближе, понимая, что цепная реакция с краем этого ёбаного моста была запущена, и если в скором времени они оба что-то не предпримут, то помрут дружно на дне чёрт знает чего. они ведь в разных весовых категориях, и уёну ни за что сана с места не сдвинуть, сколько бы тот его не таранил, любая попытка будет тщетной. но самое страшное сейчас оказывается то, с каким упорством последний не желает уступать. он с вызовом в глаза смотрит и словно бы говорит: «ну, давай, либо падай, либо обратно за парапет сигай», — чон шипит возмущённо, всё-таки попытавшись хотя бы обойти его с другой стороны, но места слишком мало, а сан слишком широкий, эту гору, блять, не обойдёшь так просто. — ты серьёзно? я упаду, если не отойдёшь, — и будто в подтверждение этих слов, под левой ногой свой путь прокладывает широкая трещина, извещая о том, что времени на раздумья почти не осталось. и уён действительно медлит, толком не осознавая, что драгоценные секунды были потрачены совершенно не на то, он не успевает перебраться на сторону ещё целого моста, нога срывается в пустоту, приходится напрячься всем телом, чтобы удержаться и не полететь вниз, после чего кое-как упирается в обглоданный край, из которого ещё торчит основание ограды, и таки возвращает себя в исходное положение, как того желал старший. — а теперь залезай ты, и нечего хернёй страдать, — имел он в виду, конечно же, копирование его поведения, а не то, что сан продолжал упёрто стоять на одном месте, потому что отходить в сторону он и не раздумывает, кажется, а что там под его ногами в данную минуту творится, уён, к сожалению, разглядеть не может. горло неожиданно сдавливает страх, какой-то жгучий и неописуемый: а что, если он последует своим думам и сорвётся по собственной воле? что, если оставит его одного и полетит в ту самую бездну, так и не решившись отпустить своё чёртово прошлое? что ему сказать, чтобы этот человек сейчас оказался рядом с ним? — ладно, я понял тебя. ты злишься, я поиграл с огнём и наигрался, вернись на эту сторону, и мы договорим, окей? — до последнего сдерживается, чтобы не добавить «пожалуйста», всё ещё пытается звучать максимально отстранённо, несмотря на то что внутри всё дрожит от страха, но тело упёрто стоит на месте, не шелохнётся даже, будто парализованное, а в голове так и бьётся мысль «он упадёт же». — сан, я прошу тебя, — тише обычного, почти что шёпотом, и уже жалобным тоном, проглатывает продолжение «мне страшно», и выдаёт его разве что дёрнувшийся подбородок, потому что внезапно на всхлип срывается. дьявол, его только что сразили его же оружием, просто немыслимо.

[indent] смотреть, как сан возвращается к нему оказывается больнее, чем представлялось изначально, но по крайней мере жизни старшего уже ничего не угрожает, и уён позволяет себе выдохнуть с облегчением, стараясь внешне, конечно, не выдавать себя больше, чем нужно, а когда тот оказывается совсем рядом, внутри вихрем начинают кружить непонятные чувства. раньше ему не приходилось испытывать чего-то подобного, но рядом с чхве уён чувствует себя иначе, и его это не то, чтобы устраивало. свобода была довольно дорогой вещицей для него, сокровенной, необходимой прям-таки для жизни, но рядом с саном он начал терять эту свободу по крупицам, она словно песок сквозь пальцы стала ускользать, и как бы тот не старался вернуть её назад, он только глубже в этой глыбе песка вязнул, только вот преобразился этот песок уже не в ту свободу привычную, а в нечто другое, совершенно иное — нечто с обязательствами, которых доселе уён никогда не признавал. ему тяжело находиться в отношениях и быть привязанным к чему-либо, он всегда сторонился этих привычных правил, что ему пытались навязать то и дело партнёры, которые, в прочем, этот свой статус теряли довольно быстро, потому что: «с таким характером, чон уён, тебя никто не вытерпит», — уён лишь пожимал плечами, махал рукой на прощание, да хорошего пути напоследок желал. и они все были правы, все как один, кто твердил, что свобода для парня значит слишком многое, но сейчас всё стало серьёзнее в разы. сан ни разу не вменял ему эту монету, ни разу не упрекнул его в том, что он пропадал из его поля зрения то и дело, хоть и перерывы подобные случались лишь на пару дней, не более, но тем не менее. уён до чёртиков боится, что начал испытывать что-то серьёзное, что-то, что прикуёт его к сану намертво, заставит ломать самого себя, а такие манипуляции обычно не кончаются ничем хорошим. но в то же время он глядит на этого бесконечно несчастного в данную минуту человека, и его сердце вот-вот разорвётся само на куски, потому что сам представлять не хочет, каково это — любить кого-то так, как это делает сан до сих пор. любить. н-да.

[indent]  — прости, — чужие прохладные пальцы касаются его лица, скользят слегка шершавыми подушечками по гладкой коже, и уён вновь теряется в ощущениях. он испытывает необъяснимый трепет в данную минуту, но в то же время ему бесконечно сильно хочется убежать как можно дальше, потому что сан не подозревает ведь даже, что этими жестами, взглядом, словами заковывает его в новые цепи. цепи, которые уёну однажды будет не под силу с себя сбросить. — я здесь, — их взгляды пересекаются, они застывают на месте, не двигаются оба почти, пока чхве вновь не начинает говорить. — с тобой, уён. ты мне веришь? — собственное имя звучит как-то иначе, непривычно, чужеродно, что ли, но ему так нравится, как его произносит именно сан, с какой интонацией он обращается, как акцентирует на нём внимание, как-то тепло и ласково — кажется, что никто и никогда не звал его так. он тянется к чужой руке, отнимает её от своего лица, чтобы прижаться вплотную к старшему, забирается замёрзшими ладонями под расстёгнутую худи, и нарочито медленно обхватывает широкую талию, хватается пальцами крепко за футболку, обнимая сана так, словно их впереди ждёт долгое прощание, а затем впечатывается носом в горячую шею. он чувствует, как чужие ладони тут же опускаются на его плечи, и от этого становится самую малость горько, потому что уёну это нравится — нравится обнимать его так, нравится вдыхать его запах, но почему всё должно всегда усложниться до стадии «любовь»? это всё так несправедливо.

[indent]  — сейчас верю, — проговаривает тихо и почти невесомо дотрагивается губами до линии челюсти, целует выпирающую косточку, о которую в пору бы порезаться, и ловит, наконец-то, чужое лицо в более удобном положении для поцелуя. сначала это простое касание, лёгкое, трепетное, лишь чуть-чуть болезненное для уёна, одно лишнее движение, и вот-вот спугнёшь, они стоят так всего несколько секунд, прежде чем он начинает целовать своего невозможного человечка с чуть большим напором — скользит языком в чужой рот, а ладони, меж тем, давно уже вжимаются в сильную спину, намереваясь сократить между ними дистанцию до самого минимума. поцелуй выходит не таким горячим и пошлым, как они привыкли целоваться дома у сана, нет, сейчас это что-то более сокровенное, что-то доверительное и целительное одновременно, пусть и для самого уёна этот поцелуй приобретает совершенно другие ноты. он отстраняется первым, мажет влажными губами в угол чужого рта, оставляет ещё пару лёгких касаний на щеке, прежде чем, наконец, взглянуть в эти лисьи глаза. — позволь мне помочь забыть. я научу как, — голос слегка хрипит с непривычки, но о сказанном вслух тут же приходится пожалеть, потому что со стороны, вероятно, это звучало слишком прямо. но ему так хотелось сказать что-то, что могло бы старшего поддержать, ему не хотелось оставить чужой порыв к откровению проигнорированным, и так уже достаточно боли сегодня принёс. уён пытается в который раз убедить себя в том, что вообще не стоит говорить слова, о которых можно потом пожалеть, старается не давать обещаний, которые не сможет исполнить, и до этого момента у него вроде как всё получалось, но чхве сан вновь накидывает на его шею очередную цепь, что больно звеньями своими кожу стискивает, оставляя за собой непроходящие царапины — внутри кипит варево из неопределённости, уёна разрывает буквально, потому что он не знает, что делать с этими чувствами, куда ему с ними податься, и почему-то вариант «к сану» не является для него очевидным. самый близкий сейчас человек одновременно становится самым далёким, и дело уже даже не в том, что тот до сих пор привязан к своему мёртвому бывшему. — знаешь, я не хочу знать, что там дальше на этом мосту. ты был прав, дурная была идея. поехали к тебе? — он сворачивает с темы сам, выуживает руки из плена объятий и заключает чужое лицо в клетку из собственных пальцев, целует напоследок легко и непринуждённо, одарив старшего чуть хитрой улыбкой, ещё и подмигивает напоследок. — я пиздец, как замёрз, а твоя постель всегда такая горячая, — тихо смеётся он и переплетает их пальцы вновь, как в самом начале этого их безумного жизненного эпизода, намереваясь, наконец, покинуть этот чёртов мост с этой его никому ненужной бездной, клубящейся где-то вдалеке. вот так ему удаётся обмануть себя ещё на один лишний денёк, отключает словно по щелчку пальцев всё, что беспокойно роилось где-то внутри, и снова уже в тысячный раз напяливает маску беззаботности. главное играть свою роль хорошо, так, чтобы сан этого не заметил.

[indent] но отыгрывать заданный изначально курс оказывается довольно сложно, ведь сан чувствует, чувствует что что-то не то, когда ещё окликает в такси, ощутимо волнуется, и уёну приходится приложить все усилия, чтобы выглядеть максимально беззаботно: отражает это в мимике, опускает в спокойном жесте ладонь на чужое колено, проходится пальцами по мягкой ткани чужих джинсов, заверяет, что всё в порядке — и лишь ненадолго удаётся успокоится. сработало ли? уёну никогда ещё не приходилось сомневаться в собственных способностях и актёрском мастерстве, но сегодня отчего-то всё идёт не так уже с самого начала этого чёртового дня, внутри распускается крупными цветами неуверенность в себе, мажет неровными своими краями лепестков по внутренностям, терзает и царапает, напоминает о себе ежесекундно, и приходится вновь брать себя в руки, чтобы это никак на лице не отразилось. остаток поездки в такси они проводят молча, и чон старательно делает вид, что пейзаж, скрытый за испещрённым мелкими каплями дождя стеклом, выглядит сейчас гораздо привлекательнее, чем человек, сидящий совсем рядом.

[indent]  мозг уже на подходе к двери в чужую квартиру отчаянно мечется, не зная, за какую мысль зацепиться, сердце почему-то отстукивает неровный совсем ритм, что на уёна совсем уж не похоже, к горлу подступает странное какое-то волнение — на него будто бы сваливается отходняк от чего-то тяжёлого, пущенного по вене, становится дико не по себе. они вваливаются в квартиру сана, и не успевают даже что-либо сделать, как старший заключает чона в объятия, из которых не выбраться. уён слегка опешивает от подобной реакции, но довольно быстро находится, позволяет тому шептать о своих переживаниях, и лишь сдавленно скулит, когда чужое дыхание случайно проходится по шее, вызывая почти что моментальную реакцию. он вспоминает, наконец, почему этот человек его привлёк изначально, вспоминает, каково это — когда сильные руки сжимают его в объятиях, а потом стискивают его запястья, пригвождая к любой доступной поверхности. уён совершенно точно знает, что не хочет говорить сегодня о чём-то серьёзном, он и так достаточно энергии потратил на то, чтобы не психануть сильнее нужного относительно главной проблемы чхве сана, ему нужна разрядка, нужно выплеснуть стресс, и он как раз знает подходящий для этого способ.

[indent]  — тш-ш, — едва слышно, пока ладони находят свой путь, очерчивая рельеф чужого тела сквозь ткань одежды. хватка на плечах ослабевает, позволяя ему вести, и вот уён уже не сдерживается, чтобы скинуть с сана куртку, что падает с тяжёлым лязгом металлических блях о паркет. он улыбается, и улыбка эта почти что граничит с безумием, ему хочется раствориться в этом вечере, потеряться в чужих прикосновениях, хватать ртом воздух, перемешанный с временным чувством эйфории, потому что отрицать очевидное не возьмётся даже чон уён — сегодня он хочет сана, пожалуй, даже сильнее обычного. что это, попытка принять собственное влечение, или наоборот — сбежать от озвученного старшим вопроса? есть лишь один очевидный ответ: и он падает на пол вместе с чужой худи, а следом летит как по сценарию и собственная куртка. между ними остаётся лишь тонкая майка сана, и уён выдыхает несдержанно в чужие губы, игриво задевает их языком, прикусывает совсем легко нижнюю, и попытку чхве отстраниться сводит на нет, следуя за ним и не позволяя расстоянию между их телами возрасти. — ты сказал, что ты со мной, помнишь? — между каждым своим словом делает паузу, чтобы прерваться на поцелуй. сначала в щёку, потом в скулу, уён чертит дорожку из касаний к переносице и вновь опускается к губам, встречаясь со взглядом чёрных усталых глаз, но долго выдержать этот визуальный контакт не может, разрывает его, резко впиваясь последним, финальным поцелуем в чужой рот. он чувствует, как тело под его ласками напряжено, но сан почти не подыгрывает ему, хоть и ладони его по-хозяйски находят своё место на уёновой талии, но в остальном становится слишком отчётливо ясно, что чхве намерен разговоры разговаривать, но благо уён знает, как свести любой такой порыв на нет, пусть и в этот раз ему понадобится чуть больше времени.

[indent]  воздух в лёгких заканчивается, и приходится отстраниться, наконец, разгорячённо выдыхая в мощёную шею. он касается губами слегка влажной после дождя кожи, вбирает в себя её запах, ощущая лёгкое головокружение, и лишь на какой-то момент ему кажется, что сан расслабляется. руки толкают того резко вперёд, пользуясь чужой заминкой и ослабшей хваткой на талии — мужчина валится на спину и смотрит недоумённо, на что уён лишь голову вбок склоняет, улыбаясь как-то снисходительно, что ли, его до безумия умиляет открывшийся ему вид: то, как брови чхве поднимаются в удивлении, как задирается при падении его майка, и падающего из ближайшего окна света от фонаря хватает, чтобы разглядеть выглядывающий из-под неё рельеф чужого пресса — из груди вырывается тяжёлый вздох, и уён опускается на колени, седлая опешившего от такого порыва сана, пожалуй, слишком торопливо.

[indent]  — так будь со мной, сан, сейчас, — на всякий случай уточняет, и припадает своими губами к чужим, оставляя влажный поцелуй, как личную метку, после чего помогает старшему избавиться, наконец, от майки. ладони изучают взмыленное и чересчур напряжённое тело, оставляют за длинными пальцами обжигающие касания, пока подушечками проходятся по плавным изгибам мускулов, и вот игнорировать возникшее уже с несколько минут назад напряжение в собственных штанах становится почти что невозможно. уён ластится к этому человечку большим котом, елозит на сановых бёдрах, устраиваясь поудобнее, и как бы невзначай задевает чужой пах собственным, не сдерживая шумного своего вздоха. это всегда было легко — отвлекать себя подобным образом, лишь бы не трепать языком, лишь бы не обсуждать и не проговаривать какие-либо насущные проблемы, или наоборот важные, разницы нет. с саном это было проворачивать проще всего, потому что тот всегда поддавался, всегда следовал за ним, и послушно принимал правила любой игры, что задавал чон уён, и когда они оба оказывались в горизонтальном положении, от мыслей в дурной голове не оставалось практически ничего, звенящая пустота, уступающая место лишь тому, как шумно вздыхает над ним или под ним сан, как из его горла вырывается тот или иной стон, граничащий с рыком, и от этих почти что животных порывов сгорает дотла и сам уён, теряя рассудок подчистую. вот и сейчас, когда его бёдра настойчиво трутся о чужой стояк, чон слишком отчётливо ощущает, как в коридоре становится жарко. он оставляет в покое эту невозможную и уже истерзанную его болезненными укусами шею, сбрасывает с себя торопливо футболку, и ухмыляется как-то излишне дерзко, и откуда в нём всё это?