[indent] руки бесцельно пытаются нащупать что-то на одежде: пальцы разглаживают складки на ткани, цепляются за повисшую на бедре цепь, мёрзнут о холодный металл — в голове миллион мыслей, и ни одной о самом главном. вместо того, чтобы наконец-то найти решение сложившейся ситуации, этот бесполезный рой вьётся вокруг единственной фигуры, с которой николас своего взгляда никак свести не может — маки. этот чёртов идиот, который до определённого момента занимал почётную нишу его лучшего друга, и который вот уже второй месяц едва ли тянет на знакомого. они больше не проводят так много времени вместе, как то было раньше, у маки теперь своя свита из прихвостней, водрузивших на его голову невидимую корону, а нико никогда не хотел быть среди них, они ведь всегда были равны, несмотря на то, что он был старше на целых два года. два года… а ума будто бы как у пятилетки, иначе как объяснить всю нелогичность его собственного бездействия? теперь вроде как выходит, что не особо-то в нём нуждаются, раз теперь есть компания, подхватывающая каждое чужое слово на лету, вторящая громкому заразительному смеху и следующая всюду надоедливым хвостом. нико недовольно кривит лицо каждый раз, стоит кому-то из этих ребят оказаться у него на виду в общежитии, и от этого становится только хуже. всё катится в какую-то бездну, и он заодно.

[indent]  вокруг творится сущий хаос, вызванный смертью одного из первокурсников, в коридорах все наперебой шепчутся о возможных причинах, ведь никто не знает, что произошло на самом деле, все могут только догадываться, нико сам становится невольным слушателем сих инсинуаций, и чему верить тоже не знает. он знает лишь одно — парень стал жертвой буллинга, в котором напрямую был замешан хирота, и, если полиция, сунувшая нос в этот осиный улей под названием «чунан» начнёт копать, рано или поздно эта информация окажется у них. глубокий вдох, а теперь выдох, нико хмурится и упорно молчит, пока мать читает ему очередную нотацию о том, как стоит вести себя с полицейскими, ему сегодня идти на допрос, и парень давно уже для себя решил, какой стратегии будет придерживаться — отрицать, отрицать всё, молчать, словно рыба и с понимающим лицом актёра, тянущего на оскар, отыгрывать свою роль ничего не подозревающего студента. в конце концов он действительно ничего об этом парне не знает, в прочем, рассказывать полиции о том, что тот обращался к нему за помощью буквально накануне своей смерти, совсем не обязательно. его слишком легко связать с маки. как он вообще сейчас? они толком не разговаривали по душам уже чёрт знает сколько дней, переживает ли он? николас сходит с ума от того, что он ничего не знает о своём друге. они живут в одной комнате, но между ними будто бы в одночасье выросла кирпичная стена, разделившая их когда-то совместную беззаботную жизнь на две разные. ван вновь вздыхает, а после откашливается, прочищая горло, следователь просит пройти его в кабинет, и тот лишь отмахивается от очередного материнского напутствия.

[indent]  после допроса ему лично звонит отец, вроде даже с заботой искренне интересуется, как всё прошло, николас прикладывает все усилия, чтобы заверить родителей в том, что всё в порядке, что у него нет и не будет проблем из-за этого, но те словно срываются с цепи и в унисон твердят о том, что оставаться в этом университете нельзя — репутация уже загублена, не дай бог к нико начнут цепляться. внутри разгорается не пойми откуда взявшаяся злость, он сжимает руки в кулаках, пока пытается донести матери свою идеи о том, чтобы его оставили в покое, но в ответ натыкается всё на ту же стену, только теперь это стена абсолютного непонимания, и когда-то чуткая к его эмоциональным всплескам женщина превращается в ледяной айсберг, что непреклонно продолжает гнуть свою линию. нико психует и посылает их всех к чёрту, покидая этот блядский участок. он едет домой, в университет, нужно как-то избавиться от стресса, сделать хоть что-нибудь, иначе от него ничего не останется, он просто сгорит дотла, и тогда уж точно выкинет какую-то глупость. а глупости делать ему ну никак нельзя.

[indent]  ван мотает головой, сводя на нет ещё даже не зародившийся диалог с харуа, что пытается в дверях общежития у него что-то спросить, машет рукой брезгливо, отмахиваясь словно от назойливой мухи, бурчит про себя краткое «потом», и чуть ли не пинает дверь их с маки комнаты. пусто. ну, конечно же, ещё только три часа дня, что бы ему здесь делать. взгляд невольно задерживается на чужой кровати, перескакивает тревожно на полки, придвинутый к большому окну стол, по предметам, раскиданным в беспорядке. нико не понимает, как их всех угораздило в таком дерьме увязнуть, и каким образом всё это не всплыло на поверхность, ему остаётся только гадать, что наплели дружки хироты полицейским, а в том, что они подыгрывали своему главарю и участвовали в буллинге, сомневаться не приходится. другое дело, знает ли об этом кто-то ещё кроме самого николаса? о ком следовало бы переживать? в университете сотни студентов, и невозможно проконтролировать каждого, да и залезть в голову тоже, ещё этот ебучий блог, подначивающий учеников действовать, спасибо, хоть молчит о смерти донхёна. шестерёнки вновь начинают двигаться, парень губу нижнюю прикусывает, упираясь ладонями в бока, зависает на какое-то время, проваливаясь в размышления всё глубже. с другой стороны, если бы кто-то знал, то давно бы уже всё рассказал? но и полиция не оказывала такого ярого давления до сей поры, ждали, видимо, результатов экспертизы, может быть родители погибшего задолбали их настолько, что они решили, наконец, оторвать задницы от стульев в участке. всё это неважно, что вот действительно сейчас заботит николаса вана так это участь рики, который старательно отмалчивается и продолжает делать вид, словно ничего не происходит, и это злит его, пожалуй, больше всего остального.

[indent]  решение действовать рождается как-то слишком резко, нико хлопает дверью и срывается на бег, покидая стены общежития, если ему повезёт, то его предположение о местонахождении хироты окажется верным, и вот тогда-то они смогут наконец-то поговорить. довольно этого молчания, этих неловких улыбок и попыток избежать столкновения друг с другом иной раз, ван в гробу видал такую дружбу и отношения в целом. он даже не пытается позвонить, выбрав тем самым наипростейший вариант, дабы узнать, где сейчас маки ошивается, но что-то внутри подсказывает ему, что развязка состоится сегодня в любом случае, даже если его не окажется в предполагаемом месте. у двери в бассейн он тормозит внезапно, медлит какое-то время, понимая, что сердце сейчас вот-вот найдёт свой выход наружу через горло, вздыхает несколько раз, пытаясь унять собственный пульс, и проходит глубже в помещение, измеряя дистанцию до конечной своей цели спокойными размеренными шагами. его взгляду открывается тёмный, освещённый только дневным светом из окон зал, внимание тут же привлекает громкий всплеск посреди огромного бассейна, в котором обычно проходят тренировки пловцов. нико щурится, пытаясь разглядеть под водной гладью того, кто решил тренироваться здесь в одиночку, и когда тот всплывает наружу, выдыхает, наконец, то ли с облегчением, то ли неким страхом. страхом того, к чему их разговор может привести. но отступать назад николас не планирует, конечно же, у него совершенно не располагающее к тому настроение.

[indent]  — маки, — произносит громко и холодно, его голос не выражает особых эмоций, несмотря на то, что внутри всё ещё тлеют пожары, обволакивая пламенем то, что ещё не успело сгореть, но ван всегда был хорош в том, что касалось сокрытия истинных эмоций, он уверен, что даже маска на его лице не позволит лишнему мускулу дрогнуть и выдать тем самым истинные свои переживания. — вылезай из воды, пора поговорить, — командует, бесстрастно разглядывая лицо друга и встречая в нём удивление. чужие губы расплываются в усмешке, которую тут же хочется стереть неважно каким способом. в этом весь хирота: смеяться, когда совсем не до смеха, ёрничать и извиваться, но лишь бы избежать прямого честного общения, делать всё, что в его силах, чтобы оппонент взбесился раньше, тем самым подарив маки полную свободу творить на его любимом холсте — на чужой душе, в которую он не стесняется срать чуть ли не ежедневно. нико допускает лишь одну грустную мысль сейчас. он ведь искренне полюбил этого человека даже несмотря на все грехи за его спиной. — я был на допросе сегодня. отец хочет забрать меня из универа, мать на его стороне, конечно же, — взгляд ровно в глаза, потому что нельзя подавать виду, что нико нервничает. он скрещивает руки на груди и тихо выдыхает, стараясь не переборщить и не выдать лишнего, ведь все прочие эмоции сейчас совсем ни к чему. — я устал от этого напряга между нами. ты делаешь вид, будто ничего не произошло, но я же не слепой, я вижу, что что-то не так. и я хочу знать что.

[indent]  нико тихо, едва ли заметно для постороннего взгляда вздыхает, пытаясь прислушаться к своим ощущениям. вглядывается в нахальные чёрные, словно смоль, глаза, и силится понять, что ещё в нём вызывает этот человек, потому что сомнение, что давно уже ржавым гвоздём ввинчивается в его сердце, нашёптывает ядовито о том, что между ними всё уже потеряно, как раньше не будет. но даже несмотря на это, парень понимает, что отрицать бессмысленно, он всё ещё влюблён, и даже сейчас это чёртово раненное, сочащееся кровью сердце готово само выпрыгнуть из груди, лишь бы оказаться в руках того, кто спокойно может раздавить его одним неосторожным движением. николас уверен, что маки разобьёт его, не поскупится, ещё и станцует на нём в довесок, потому что в этом весь маки — ранить словами, брошенными невпопад, смеяться, когда это совершенно не к месту, и улыбаться, когда нико грустно, словно всё это не имело для младшего никакого значения. но подобное поведение давно уже было признано нормой, и кто такой сам николас, чтобы осуждать его за это, он ведь не отец ему, чтобы поучать, как вести себя, но с другой стороны… с другой стороны ему так отчаянно хочется, чтобы хирота хоть раз взглянул на него без этой издёвки, заметил его собственные взгляды исподтишка, и хотя бы на пару минут перестал воспринимать своего друга как «лучшего бро». может тогда бы и не пришлось ничего скрывать, не пришлось бы пытаться прятать все эти никому ненужные чувства где-то настолько глубоко в себе, что ещё немного, и маска спокойствия на лице вана окончательно сломается, покроется сетью маленьким трещинок, пока не расколется в считанные секунды вовсе. держать всё в себе оказывается неожиданно так сложно, хоть и давно стало довольно привычным для него делом, однако всё это начало давить сильнее, осложняясь факторами извне, факторами, контролировать которые никто не в состоянии. например, смерть донхёна, что висит над ними дамокловым мечом, не позволяя лишнего свободного вздоха сделать, потому что нико уверен, маки его ещё удивит.

[indent]  и вот он стоит как идиот, как ревнивая подружка, что пришла устраивать разбор полётов, просто потому что его друг с ним больше не говорит, не откровенничает по ночам, не смеётся над его сонным с утра видом, и не сидит вместе с ним за завтраком в столовой. как будто так надо, но самое страшное для николаса — допускать мысль, что это действительно способно внести разлад в их многолетнюю дружбу, что её разрушит не признание о его чувствах к хироте, а эта чертовски нелепая история, кончившаяся чужой трагедией. и где здесь вообще справедливость?

[indent]  — и что ты? хочешь свалить? — наконец подаёт голос рики, разрезая своим звонким тембром воцарившуюся на пару минут тишину в бассейне, он эхом отскакивает от стен, заставляя николаса вновь задуматься. конечно же, он не хочет бросать университет, не хочет оставлять здесь маки одного разбираться со всем этим бедламом, да и вряд ли он позволит даже забрать его силой, однако если его отец примет окончательное решение, могут возникнуть определённые сложности, например, с оплатой нового семестра. блять. он в полном дерьме, а всё что сейчас волнует его воспалённое сознание, это что думает на этот счёт рики. — значит, я делаю вид. интересно ты это придумал, — ван хмурится от вида мельтешащего перед глазами из стороны в сторону друга, уже готовится сделать ответный словесный выпад, но вовремя себя останавливает, приходится осадить и дать тому договорить, это только начало, и если он начнёт перебивать, они так никогда друг друга не услышат. нико еле слышно хмыкает и ведёт языком по пересохшим губам, наблюдая за чужой попыткой вновь вывести его на эмоции, знал бы только хирота, что его слова всегда бьют в цель, ему даже не нужно для этого двигаться и устраивать этот непонятный цирк.

[indent]  — ты сейчас мне хочешь сказать, что ты сам до ужаса честный. вот прямо без единой маски, да? — ван ещё держится, пытаясь не реагировать на сочащиеся ядом и издёвками слова, проглатывает вставшее комом в горле возмущение вкупе с непониманием, на секунду задумываясь над тем, что сейчас младший вообще сморозил. мозг судорожно пытается перебрать все ситуации, участником которых он стал за прошедшие месяцы, пытается анализировать все пережитые события, наскоро выискивая собственные проёбы, но терпит поражение. он не успевает ничего предпринять, когда рики оказывается так близко к нему, что на какой-то момент забывает, как дышать. почему, почему именно сейчас он реагирует подобным образом? они спали в одной кровати, обнимались сотни тысяч раз, и ни единой задней мысли, однако сейчас нико вот-вот готов удариться в панику, хотя они просто стоят друг перед другом, даже руку протягивать далеко не нужно, хватит лёгкого взмаха, чтобы коснуться мокрого оголённого плеча. его загнали в ловушку. — мой честный, мой настоящий, мой самый лучший, сука, друг, — ухмылка находит привычное место на губах маки, и сердце пропускает, кажется, пару ударов, догадываясь, наконец, к чему всё это ведёт, хоть и мозг обрабатывает информацию с запозданием, там давно уже произошёл какой-то массовый сбой, отчего николас теперь стоит истуканом, не в силах произнести и лишнего слова, его руки безвольно вытягиваются вдоль тела, кажется, его вновь начинает мутить от этого необъяснимого волнения.

[indent]  когда на его затылке оказываются ладони хироты, уже в этот момент нико, понемногу начинает соображать, только вот влажные губы, впиваются в его рот поцелуем, не позволяя толком осознать, что произойдёт в следующую секунду. наверное, это всё очередной из снов его подогретого вынужденной разлукой с другом разума, шутка мироздания, да что угодно, но это не может быть правдой. у него во рту оказывается чужой язык, и ван реагирует, скорее, на инстинктивном уровне, чем осознанно, кусает его, не позволяя зайти этому безумию так далеко, но это не работает, просто не действует, маки всегда добивается своего, он не спрашивает — вновь предпринимает попытку, вжимается в его тело, пропитывая влагой его тонкую футболку, и николас не находит лучшего решения, кроме как оттолкнуть его от себя, прекратить эту изощрённую пытку, потому что ему проще поверить в то, что это очередная издёвка от младшего, попытка вновь взбесить его, на эмоции вывести, и уже, на самом деле, насрать, работает оно или нет, потому что весь мир в глазах нико начинает если не рушиться, то опасно крениться, готовясь осыпаться бластами бетона и камня.

[indent]  — ты что творишь, бля? — выпаливает он, не подумав, до него с запозданием доходит страшная мысль, что они находятся у бассейна, в довольно опасном месте, где поскользнуться и разбить голову о кафель не составит большого труда, и что приложи он больше усилий, и вполне мог навредить своими действиями маки, отчего начинает невольно закипать. но тот довольно быстро всплывает на поверхность, живой и невредимый, и возникший на долю секунды испуг испаряется, уступая место искреннему возмущению и непониманию. — для тебя это всё шутки, да, маки? ну, конечно, ты же никогда не думаешь о чувствах других людей, эмпатия тебе чужда, — взгляд теперь старательно избегает чужого, нико понимает, что его глаза слезятся, но не понимает от чего именно: того факта, что он мечтал поцеловать однажды своего лучшего друга, и вот, это наконец-то свершилось, или из-за того, что этот поцелуй являлся не проявлением чего-то нежного и трепетного, хотя бы отдалённо похожего на любовь, а другого, более низменного и примитивного чувства — желания досадить. потому что николас оберегал свою тайну, хранил её под семью замками, щадил чувства друга, понимая, каким пиздецом эта его любовь могла выйти им обоим, он прекрасно понимал, что вся их дружба могла оказаться под ударом, и он осознанно выбрал сей путь, предпочитая, скорее, разрушить себя изнутри. ван решил, что лучше будет тихо любить и находиться при этом рядом, чем однажды признается и уничтожит тем самым то, что является для него целым миром. потому что всё, что касается, маки имеет для него большее значение даже чем собственная жизнь. и если сейчас хирота выбрал свою собственную тактику с целью выдрать из него этот комок чувств, каким-то неведомым образом прознав о том, что тот на самом деле испытывает, то нико рискует проиграть заведомо, даже не раскрыв рта. ему кажется, что одно неверное движение сейчас, и по нему всё станет ясно, что всё и до этого было в общем-то очевидно, внезапно в голове пролетают десятки картин, где он как-то недвусмысленно случайно касался маки, потому что держаться было на редкость трудно, и с ужасом допускает невозможное — а что, если хирота в курсе обо всём этом, просто тоже молчал? — а знаешь, на хуй всё.

[indent]  кажется, что последние остатки самоконтроля только что канули в лету, николас наскоро скидывает с ног кеды, делает пару шагов к краю бассейна и резко отталкивается от бортика, ныряя в воду. одежда тут же намокает, оставляя за собой ощущение, словно тело прибавило с десяток лишних килограммов, чувство не из приятных, но это мелочи по сравнению с тем, что заставил его только что испытывать рики. всплывает рядом с маки, что до этого момента всё ещё оставался в том месте, куда его толкнули, и нерешительно заглядывает ему в глаза, частично прикрытые намокшей чёлкой, пытаясь разглядеть в них хоть что-нибудь, что даст ответы на все его вопросы, но не находит в них ничего, ни малейшего намёка на то, что могло ему сейчас помочь, поэтому нико впервые за последние несколько лет поддаётся этому блядскому импульсу, действует необдуманно и опрометчиво — попросту глупо. подаётся вперёд, буквально впечатываясь в чужой рот, попросту решая следовать этому непонятному сценарию, подыгрывает хироте, отвечая издёвкой на издёвку, больно кусает его нижнюю губу, не позволяя отстраниться, но тут же будто бы извиняясь зализывает её, аккуратно прихватывая следом собственными губами — целует с какой-то долей нежности, обхватывает его талию одной рукой, цепляясь за кожу ногтями, вжимает тело в себя сильнее, тем самым ясно дав понять, что так просто из его хватки младшему не выбраться. он целует его так хаотично, словно бы боится, что ещё пара секунд, и они оба сгорят, не оставив после себя ничего, его губы мажут по мокрому лицу маки, выливая наружу всё то, что приходилось сдерживать внутри себя месяцами, и прекрасно при этом понимает, что, скорее всего, ставит сейчас в их дружбе точку. потому что обратить собственные действия в шутку с каждой проведённой в этом бассейне минутой становится всё более невозможно. но внутри невольно начинает распускаться цветком надежда, когда он больше не встречает сопротивления, стоит вернуться к губам рики, ван позволяет себе искренне улыбнуться, пока его язык обводит кромку верхнего ряда чужих зубов, прежде чем поймать друга в навязанный теперь уже им самим поцелуй.

[indent] и всё-таки как-то слишком легко николас умудряется послать к чёрту все те убеждения, что преследовали его на протяжении многих месяцев. между ними складывалось столько ситуаций, миллионы микро-моментов проносились мимо, предоставляя столько возможностей, но ван отфутболивал каждую из них, упорно продолжая стоять на своём — ему важна эта дружба, ему важен маки, и он не подставит так сильно их обоих, позволив своим дурацким и неуместным чувствам найти свой выход в словах ли, в действиях ли. неуместным сейчас себя чувствует и сам николас, если честно. ему, возможно, не стоило приходить в этот чёртов бассейн, и следовало бы оставить маки в покое хотя бы ещё на несколько дней, но где гарантия, что тот вообще стал бы с ним говорить? время ведь самый страшный убийца, оно стирает доверие между людьми, уничтожает секреты, заставляет забыть элементарные мелочи, а самое ужасное — из-за времени отношения херятся. и промедление, ориентир на которое взял нико, грозило обойтись ему слишком дорого, такую цену он не был готов заплатить, и вот к чему всё это привело. он целует своего лучшего друга (хотя лучшего ли теперь, и друга ли вообще), продолжает напоминать себе о том, что они знакомы даже не полжизни — больше — их столько связывает, а теперь всё это было отброшено в сторону так стремительно и пренебрежительно, будто никогда и не имело значения. так ли? нет, конечно, это всё имеет значение, но почему тогда оказалось так просто поступиться этим всем? неужели николас по сути своей законченный эгоист, которому собственное потаённое желание поцеловать этого человека оказалось важнее всего вышеперечисленного? важнее самого маки?

[indent]  но физические ощущения никуда не денешь, и ту химию, что сейчас примешивается в каждое движение языком, что трётся о чужие зубы, что затягивает в очередной поцелуй, и в то, какой же жар исходит от маки в прямом смысле слова, никак не отбросишь. николаса обжигает каждое его касание, но он продолжает целовать, отдаваясь подчистую этому животному и какому-то первобытному порыву. он ведь так долго этого момента ждал, сколько раз прокручивал в голове возможные обстоятельства, при которых мог случиться этот их первый поцелуй, воображал себе самое разное, но и подумать не мог, что хотя бы на малую толику одна из картин, нарисованных в следствие тоски и грусти, однажды окажется реальной. из головы также не выходит тот факт, что маки сделал первый шаг. сердце предательски замирает, когда чужие ладони касаются его головы, а пальцы зарываются в мокрые пряди волос, и всё-таки они не прекращают, а наоборот — продолжают и подпитывают это безумие, накрывшее их обоих с головой, потому что иначе николас не знает, как это можно окрестить. это не похоже на издёвку, не похоже на что-то искусственное.. ради шутки ведь так не целуют, верно? ван путается в чувствах окончательно, утопая в происходящем, и чем упорнее он продолжает барахтаться в бесконечном болоте сомнений, тем быстрее вязнет в нём, грозясь вот-вот уйти под воду с головой. но маки удерживает его наплаву, буквально спасает его, отстраняясь первым, что николас даже опешивает, глядит непонимающе на младшего, пока тот сокращает между ними расстояние. ещё немного, и между ними воздуха совсем не останется.

[indent]  — если ты поцелуешь меня снова, я не смогу остановиться, знай это, ладно? — это не может быть шуткой, а если это она, то слишком жестокая даже для хироты. и всё-таки николас делает это вновь, возвращается к припухшим от им же самим навязанных поцелуев губам, терзает их попеременно укусами и нежными касаниями, но не сбавляя градуса ни на йоту. ему хочется большего, но он не позволяет самому себе зайти настолько далеко, держится на какой-то неведомой силе духе, понимая, что если поцелуй превратится в секс, угрызений совести после прибавится в миллионы, и как дальше жить с подобным грузом, если честно, ван даже не хочет представлять. он едва заметно вздрагивает, когда холодные пальцы касаются его боков, взмахивает свободной рукой, не позволяя им обоим уйти под воду, балансирует буквально на грани, но позволяет маки творить всё, что вздумается, даже если по итогу они окажутся в этом бассейне голышом — к чёрту. николас почти что задыхается, вынужденно прерывает очередной поцелуй и напоследок кусает алые губы, вырывая из чужой груди звук, похожий на стон. ему никогда ещё не приходилось испытывать собственную выдержку подобным образом, поэтому сейчас так отчаянно в подкорке мозга бьётся мысль: «нельзя», — нельзя заходить дальше, иначе всё между ними будет кончено, и эту мысль не прогонишь ни одним своим опрометчивым действием, её можно только заглушить звуком чужого дыхания, и улыбкой, что быстро возвращается на лицо мауса. он смотрит на него хитро, играючи, и внутри вновь рождается из воздуха пресловутое сомнение, от которого впору волком уже взвыть. — такие разговоры мне нравятся. правда, но, — отнимает его руку от талии, что всё это время железно удерживала чужое тело в толще воды, николас замирает, боясь сделать лишний вдох, и, кажется, совсем теряет связь с реальностью, толком даже не вслушиваясь в то, что говорит ему сейчас маки. всё его внимание разом концентрируется на том жесте, который случается даже не по его воле, но факт налицо — его ладонь касается чужой влажной щеки, и он успевает лишь на каком-то неведомом автомате пробежаться подушечками пальцев по нежной коже, смахивая с неё капли воды. кажется, его совсем кроет.

[indent]  его тянут к борту, и только сейчас, кажется, нико осознает, что неожиданно замёрз несмотря на то, что в районе груди всё ещё бьётся что-то горячее, разгоняя по артериям кровь, жаль только, что этого оказывается недостаточно, чтобы согреться. он оказывается на поверхности довольно быстро, успевает подхватить с пола сухие кеды и куртку, как маки явно намекает на посещение раздевалки, ему в общем-то похер куда сейчас идти, принимать здесь душ он всё равно был не намерен, хоть и смыть с себя налёт хлорки было бы недурной идеей, но его зовёт хирота, и он не имеет права отказаться, просто послушно тянется следом за другом, шуршит влажной и потяжелевшей тканью объёмных своих джинсов, и опешивает также быстро, насколько стремительно младший на него набрасывается. руки роняют сухую одежду на пол, толком даже не успевая в раздевалку зайти, его утягивают насильно в небольшое помещение, и он не успевает даже вставить хотя бы слово, хоть и представления, если честно, не имеет, что он мог бы сказать в данную минуту.

[indent]  — целуй, — николас не сразу понимает, что ему говорят, чужие слова доходят до него словно сквозь слой из ваты, потому что все органы чувств как один сосредоточены на руках хироты, которые обвивают его тело словно его личные оковы, не иначе. — целуй меня, даже если это сраная издёвка.

[indent]  — хорошо, хорошо, — он не успевает даже толком обдумать то, что сейчас было озвучено, он реагирует на импульсе, шепчет уже практически в эти дурманящие губы, прежде чем снова ворваться в чужой рот маленьким торнадо. маки не жалеет его от слова совсем, кусается в ответ, распаляя желание где-то внутри, что так скромно ещё пыталось прятаться в глубине жерла, которым обратилось его маленькое ничтожное сердце. он так давно не целовался, так давно не испытывал подобной близости, а сколько он мечтал о том, чтобы всё это происходило между ним и рики и не стоит упоминать вовсе. всё это отдаёт каким-то сном, заставляя вана сомневаться в реальности происходящего, всё ещё трудно поверить, что маки по собственной воле решил окунуться вместе с ним в этот губительный водоворот. они рискуют потерять всё и даже больше, но продолжают целовать друг друга с остервенением, словно бы боясь, что большей возможности насытиться друг другом не представится. нико вжимает младшего в ближайший шкафчик с характерным гулом прикладывая того спиной о холодной металл, сползает поцелуями по инерции куда-то вниз, цепляя зубами подбородок, его холодные ладони, кажется, намертво вцепились в чужую спину, оставляя за ногтями красные дорожки — отрываться от него так не хочется, и стоит только ему коснуться языком чужой шеи, как внезапно раздаётся посторонний звук. не в раздевалке, а где-то за её пределами, и будь николас хотя бы в половину собранным, каким был изо дня в день, то уже давно бы отпустил маки и проверил, в чём дело, но он продолжает как заведённый исследовать касаниями собственных губ влажную кожу, и когда за дверью раздевалки резким гулом раздаётся голос их тренера, он обессиленно утыкается макушкой в чужую грудь, прикрывая глаза. как же его занесло. он совершенно потерял над собой контроль.

[indent]  — эй, есть там кто? здесь одежда у раздевалки валяется, нет смысла прятаться.
[indent]  — да, тренер, мы задержались, хотели потренироваться подольше сегодня, — нехотя отстраняется и глядит на хироту взглядом побитого пса. встаёт в какую-то нелепую неловкую позу, сцепляя руки за спиной, будто бы боясь, что они вновь начнут вжиматься в чужое тело, как чёртовы минуты назад.
[indent]  — у вас есть десять минут, и я закрываю зал, поторапливайтесь.
[indent]  — да, тренер, мы сейчас, — взгляд съезжает в район резко вздымающейся груди, к которой ещё секундами ранее он прижимался губами, моргает как-то медленно и едва ли соображает, что сейчас в этой раздевалке могло произойти, если бы мужчина не прервал их своим вторжением. нико обводит нижнюю губу языком, прикусывает её задумчиво, боится заглядывать маки в глаза, потому что не берётся даже предполагать хотя бы примерно, что он мог бы в них увидеть. он кивает на нужный шкафчик и разворачивается к другу боком. — ты одевайся пока, я снаружи подожду, примем душ в общаге, — кашляет, прочищая горло от хрипоты, и получив в ответ одобрительный кивок, выходит из раздевалки. первым делом оглядывается, понимая, что тренер, видимо, отошёл по своим делам, добродушно позволяя им свалить с этой территории инкогнито, понуро бросает взгляд на валяющиеся рядом с дверью сухие вещи и подхватывает первым делом куртку, водружая её на плечи. в голове вновь становится шумно, за этим гамом не слышно по-настоящему дельных мыслей, и всё пространство вокруг заволакивают лишь эти ебаные чувства, что оглушительно почти что истерично визжат, не давая прохода остальным. ван натягивает поверх мокрых стоп сухие кеды, шнурует их наскоро, морщась от неприятных ощущений, и тут же прячет ладони в карманах куртки, тут же поддевая пальцами телефон и задумчиво принимаясь ковырять ногтем чехол. ему нужно успокоиться. вообще-то им обоим это нужно, успокоиться, отстраниться немного и хорошенько подумать о том, что они натворили, а после поговорить. обязательно обсудить, но.. чёрт, что николас может сказать на это? что поцеловал маки случайно? даже в теории это звучит как бред, в раздевалке он осознанно был готов встать перед ним на колени, но слава богу этого не случилось, ведь тогда оправдать собственные действия было бы гораздо тяжелее. хотя даже так не легче, если честно. дверь резко отворяется, рики кивает ему на выход, и они оба направляются по коридору в сторону выхода из университета, минуя лестницы, рекреации и совсем редко встречающихся на пути преподавателей, что остались работать допоздна. нико всё ещё не знает, что сказать, да и нужно ли нарушать тишину прямо сейчас? стоит ли сказать, как-то заверить, что всё хорошо, что между ними ничего не изменилось? он не уверен, но почему-то теперь его не покидает стойкое ощущение, что как раньше уже ничего не будет.