[indent] в голове на бешеной скорости проносятся мысли одна за другой, они нагоняют друг друга, сливаются в один сплошной хаос, звучат своими голосами перебивая друг друга, каждый из них звучит громче предыдущего, и как остановить это наваждение акира понятия совсем не имеет, паранойя заставляет его забиться в угол спальни обессиленно, буквально продавливаясь под ощущением собственной беспомощности. парень роняет лицо во влажные уже из-за нервов ладони и пытается успокоить своё волнующееся сердце. на часах девять вечера, и это уже целых три ёбаных часа, как он не может найти себе места. весь мир сужается до экрана смартфона, до их с оливером переписки, в которой сейчас сплошные его сообщения, и ни одного чужого ответа. сила внушения работает на редкость херово, и пытаться уговорить себя на то, чтобы не представлять своего парня насильно засунутым в чужую тачку, которая несётся в сторону какой-нибудь клиники или другого штата, акира перестал уже в самом начале, как только это волнение начало подкрадываться к нему сзади, проникая своими чёрными смоляными ветвями в само нутро, старательно пропитывая собой и отравляя каждую клеточку ослабевшего организма. ему ведь многого не нужно было, всего одно чёртово слово, что всё в порядке, дабы успокоить, дабы прекратить этот бесконечный поток накручивания, что происходит уже который час к ряду, но нет. он не получает абсолютно ничего, сообщения висят со статусом не прочитанных, и легче не становится совсем. желудок скручивает от голода, тот жалобно воет, словно внутри завелись киты, что переваривают, кажется, сами себя, и серидзава не пытается как-то это положение исправить — не находит попросту в себе силы оторваться от пола и донести себя до кухни, да и вряд ли из-за волнения смог бы хоть что-то съестное проглотить.
[indent] он уже не считает минуты, руки на автомате снимают блокировку с телефона, дрожащие пальцы скачут по экранной клавиатуре, то и дело срываясь на ошибки ( которые приходится исправлять тут же, потому что перфекционизм не может отступить даже в такой момент ), акира отправляет ещё два сообщения, после чего вглядывается в пиксели ещё несколько минут, зависая в таком положении. в голову вновь возвращаются обстоятельства, при которых они оба покинули место, что когда-то было их общим домом, губа ещё помнит быструю оплеуху и тяжесть чужого перстня — язык автоматически проходится по тому месту, где теперь виднелся едва различимый шрам. его отношения с отчимом никогда не были идеальными, да и отцом он бы его вряд ли когда-то смог назвать, они не были близки от слова совсем, и если бы не одно «но», из-за которого его вышибли из дома в первую очередь, наверняка однажды их нашлось бы ещё с десяток, но менее значимых. его выдворение из обители семьи ли было вопросом времени, и акира в общем-то даже рад такому исходу, потому что над ними больше не тяготел тот страшный секрет, который приходилось так старательно оберегать от родителей. и кто знает, что им двигало в тот знаменательный день, когда вопреки здравому смыслу он решил не запирать дверь в комнату оливера, и их ожидаемо поймали на горячем. единственное, что до сих пор не может забыть мальчишка — лицо своего возлюбленного, заплаканное и испачканное каплями крови. серидзава сжимает пальцы в кулаки и впивается взглядом в слегка загрубевшие костяшки, кожу на которых он содрал в тот день, потому что не смог остановить себя, чтобы не налететь на мужчину, что в два раза был крупнее него. будь его воля, он бы добавил ещё много ударов к тому единственному, потому что иногда ( акира в этом не признается ) ему до сих пор снится эта сцена, снится это зарёванное лицо оливера, и от этого уже склеенное им же сердце вновь начинает трескаться и кровоточить. а теперь этот человек находился рядом со своим сыном, и чёрт знает, чем эта встреча кончилась, и кончилась ли вообще.
[indent] парень съезжает по стене, заваливаясь на бок, телефон выпадает из ладони на пол совсем рядом с лицом, и взгляд устало впивается в ножку стоящего неподалёку стола. он чувствует себя глупо: наверняка суетится зазря, надумывает себе всякое, накручивает и натягивает нервы до предела, чтобы потом оглушительно сколлапсировать — но всё-таки заранее готовится к тому, что всё обернётся наихудшим образом, потому что думать в позитивном ключе за свои восемнадцать так и не научился. в голове уже пронеслись всевозможные сюжеты, в которых оливер не возвращается сегодня домой, и в этом его персональном аду не находится ни одной детали, что могла бы как-то его внимание переключить, разве что… хочется курить. и это единственная мысль, нет, даже не мысль — скорее, инстинкт, заставляет подняться-таки на ноги, донести себя до кухонного окна и распахнуть створку настежь. упирается локтями в подоконник, прикуривая сигарету, и вновь взглядом своим суетливым впивается куда-то вниз, тщетно пытаясь разглядеть знакомый силуэт среди снующих там, внизу, людей, надеясь, что сейчас чудесным образом объявится олли, что взбежит по лестнице и хлопнет входной дверью.. живой и невредимый, и акира простит ему всё это надуманное и волнительное, потому что скучал по нему дико до невозможности.

[indent] чуда не происходит, к сожалению, ни через десять минут, ни через двадцать, ни даже через сорок. телефон всё ещё молчит, и с запозданием до серидзавы доходит, что он ещё не всё сделал, что было в его силах, и пальцы вновь обращаются к экрану мобильного, выискивая контакт женщины, которой он, пожалуй, позвонил бы в последнюю очередь, случить что-то ужасное. что ж, видимо тот момент как раз настал.
[indent] — мам? — сразу переходит на японскую речь, будто бы назло заставляя родительницу отвечать ему тем же манером, и тем самым ломая установленный закон чужого дома, в котором было запрещено говорить на языках, которые не понимал его глава. ха. — ты одна дома? оливера не видела? — тонкий сбивчивый голос поначалу игнорирует его вопросы, заваливает десятком ответных, но не имеющих абсолютно никакого значения. акира тяжело выдыхает в трубку и на каком-то автомате, даже уже не замечая этого, зажимает меж губ новую сигарету. — слушай, я звоню не чтобы поболтать, а чтобы узнать, где оливер, — трёт пальцами прикрытые веки, жмурится с силой, сдерживая свой тон и скатываясь в откровенное хамство, когда вновь не получает ответа на волнующий его вопрос. женщина словно бы специально утаивает от него что-то, притворяется дурочкой, как делала это всегда в стрессовых ситуациях, но акире осточертело это её поведение, поэтому он повышает голос. — мать! видела или нет, просто ответь уже, — она тушуется под его напором, выдаёт нужную информацию, и серидзава трясущейся рукой сбрасывает звонок, пренебрежительно роняя телефон рядом с собой на подоконник.
[indent] «они оба дома, родной, уже несколько часов разговаривают на кухне», — эхом отзывается в башке, в которой неожиданно становится дико пусто. мальчишка вновь зависает, устремив взгляд в одну точку, не в силах даже пошевельнуться лишний раз, только пальцы то и дело отнимают от губ сигарету, чтобы стряхнуть пепел. становится так невыносимо тихо, похоже на затишье перед бурей, которой вот-вот обернётся серидзава, на губах играет истеричная улыбка. докурив в этой звенящей тишине, руки вновь тянутся к телефону, хах, в который уже раз за этот дебильный вечер, он набирает ещё одно сообщение, жмёт кнопку отправить и тут же аппарат откладывает в сторону, уже не дожидаясь ответа, ведь с оливером всё хорошо, волноваться не стоит. волноваться не стоит. и не стоило весь этот вечер. что с тобой, акира? почему ты так себя накрутил? неужели жизнь настолько тебя обидела, что ты перестал доверять людям напрочь? пытается как-то оправдаться, что это единичный конкретный случай, где он в жизни бы не доверился человеку, который избил собственного сына, но что-то внутри подтачивает уже давно, заставляет отрастить шипы и носить их как броню от окружающего мира, отгораживаясь от социума в целом. дело ли только в отце олли? или он не доверяет вообще никому? даниэль ещё не устал пытаться залезть к нему в душу с неудобными расспросами, иной раз попадая в самую точку, болезненно укалывает в самое уязвимое, и акира лишь хмурится, понимая, что отталкивает всех от себя он вполне осознанно, хотя ему хочется дружить хоть с кем-то… просто… блять. бросает эту мысль, так и не доведя её до логического завершения, решая наконец-то потратить освободившееся от бессмысленного волнения время на что-то полезное.

[indent] стоит ему покинуть ванную комнату, как слух тут же улавливает громкую вибрацию телефона, оставленного теперь на кухонной стойке, сообщая о наличии нового сообщения, а затем делает это снова, и снова, и снова. нетрудно догадаться, что писать в это время ему сейчас может только один человек, да ещё и в несколько заходов. акира проходится полотенцем по влажным ещё после душа волосам, ерошит их, и всё-таки заглядывает в экран, впиваясь холодным взглядом в сообщения оливера. внутри всё трепещет, хоть и можно было уже прекратить этот цирк с накручиванием себя, однако теперь, когда старший объявился, наконец, лично, можно было выдохнуть окончательно. волнение уступает место гневу, что очень быстро поднимается откуда-то со дна, и вся их дальнейшая переписка сочится неприкрытой злостью от младшего, потому что несмотря на то, что срываться он не хочет, не отметить всё же своим тоном тот факт, что он дико разозлён, не может совсем. он стоит так посреди кухни все пятнадцать минут, что длится их диалог, пока оливер не обрывает его своим завершающим «пока».
[indent] серидзава утробно рычит, опуская кулак на столешницу, чудом не попадая по смартфону, ребро ладони тут же вспыхивает болью, но это сущая мелочь по сравнению с тем спектром эмоций, который пропитывает всё его естество. акира думает, что сегодня он будет спать на диване, демонстративно, принципиально, и, пожалуй, дожидаться чужого прибытия вовсе необязательно, так что, прихватив из спальни плед, он устраивается в позе эмбриона на мягких сидениях, подтягивает колени к груди, потому что со своим ростом ему ни за что не вытянуться здесь с комфортом, затем ставит телефон на беззвучный, отключая вибрацию на оповещениях, и закрывает с силой глаза, стараясь не заплакать. а плакать хочется, между тем, даже не плакать, а, скорее, реветь, потому что признавать тот факт, что ему было до охуения страшно сегодня, не особенно хочется, как и то, что всё это было напрасно благодаря чужой безалаберности. и может быть где-то внутри мальчишка понимает, что злиться бессмысленно, плюс оливер извинился не один раз за свою оплошность, но та упёртость, которая выходила на передний план в моменты подобные этому, заставляла буквально воевать за свои чувства, не позволяла так просто отойти и отпустить ситуацию. акира буквально варится в своём негативе, пока не слышится возня с замком у входной двери. он резко закрывает глаза и притворяется спящим, уткнувшись носом в подушку, старается дышать размеренно, как если бы действительно спал, но выходит хуёво, потому что сердце бьётся бешено, выдавая с головой его состояние. оливер молчит, даже не спрашивает, спит ли он ещё, серидзаве приходится ориентироваться на слух, лишь догадываясь о том, что сейчас собирается делать старший. судя по шуршанию штанов, он направился в спальню, шаги тихие невесомые, потому что по дому обычно ли ходит без тапок. слышится как что-то тяжёлое опускается, видимо, на стол ( потому что в спальне больше нет таких твёрдых поверхностей ), и акира хмурится, следом шумно вздыхая и откидывая плед в сторону. он не знает, какой будет реакция оливера сейчас, но тот был прав, когда говорил, что ложиться спать с таким настроением дело гиблое. главное только не усугубить всё до пиздеца.
[indent] — ну и как поговорили? — он останавливается в дверном проёме, припадая плечом к дверном косяку и скрещивая руки на груди, встаёт специально так, чтобы преградить путь и не давая даже возможности старшему покинуть комнату с этим неприятным разговором, если бы тот захотел.