[indent]жалко, что жизнь не пивная алюминиевая банка — проткнул ножом, да выхлебал всю до остатка, нет, приходится крутиться, вертеться, что-то придумывать, чтобы в новом месяце было чем заплатить за квартиру. социальные связи риверу, в принципе, даются легко, несмотря на отсутствие каких-либо университетских дипломов или хотя бы грамот за участие в школьных олимпиадах, он умеет убалтывать и находить подход. при условии. при условии, что риверу это и впрямь нужно, потому что, вообще-то, человечество он не любил. не то чтобы люди его много раз подводили — у них попросту не было и шанса на это, ведь ривер едва ли кого к себе в душу пускал, — но был всё-таки у него за плечами пренеприятный опыт, и весь он, так или иначе, напоминал ему своего отца. эти воспоминания для него, как чернильные пятна, въелись в волокна и никак не выводятся даже водкой.

[indent] — ага, да, ага, — ривер легко соглашается на любую авантюру, а на безумную авантюру он соглашается быстрее всего. вечеринка посреди рабочей недели? почему нет? мы же, блять, сраная молодежь. и это при том, что в этом возрасте у любого из его родственников уже были семьи, какой-то там супружеский долг и, не дай бог, до кучи семейная ипотека. в свои двадцать семь он мало напоминает взрослого человека, вернее, внешне похож, но в голове — сплошной хаос. если представить его мозг, как компьютер, то все провода в нём перепутались, проще резать их разом все к чёрту, всё равно не починить уже. собственную несостоятельность не правит и алкоголь, но ривер неуёмно вливает его в себя литрами, чтобы завтра проснуться — а он, увы, проснётся, ведь сволочи вроде него быстро не мрут — разбитым и в то же время до крайней степени целым. у него нет ничего, нет никого, кроме себя, и в этом так-то он видел всё своё богатство.

[indent]никому ничего не должен.
[indent]и никто ему не важен.

[indent] — серьёзно? это ты, гамильтон? — облизывая языком влажные губы, ривер размашисто касается и подбородка, выпрямляясь в спине и разводя плечи, подсознательно старается занять в пространстве как можно больше места, привычно получить власть, почувствовать её толику хотя бы, — ой блять, отстань, — как-то вальяжно толкает ладонью в чужую грудь, пачкает чужую одежду такими же мокрыми пальцами, каким он был весь на деле, делает неширокий шаг навстречу, потом ещё один снова, вытягивается, забирается рукой за чужую спину, в процессе дотрагиваясь плечом до плеча, случайно дышит куда-то почти в щёку. мгновение, за которое он добирается до бутылки пива, что осталась прямо позади чарли, быстрое, но довольно уловимое, чтобы сбить его с толку. не показалось же, да? ривер, с его устойчивостью к тонким материям и любого рода намёкам, уверен, что да. он возвращается на исходную, — и не вздумай начинать эти свои гейские штуки. — пока не удаляется восвояси вовсе.

[indent]примерно через ещё двадцать минут голова у ривера уже гудит, а пространство кружится и превращается в подтаявшее сливочное масло. такое же липкое, как вся одежда — он решает избавиться окончательно от рубашки, в помещении ему невыносимо жарко, хотя на улице стоит не лучший месяц март — и примерно такое же податливое, как его же тело, что тянется предательски к знакомому силуэту, примеченному в коридоре. ривер толкается плечом, вынуждая чарли ввалиться вместе с ним в какое-то небольшое помещение, больше напоминающее комнату для персонала или вообще подсобку. по инерции своей же тушей прижимает того к стене, но для верности ладонями заключает в капкан, расставив те по оба плеча гамильтона. как-то мрачно смотрит. — я говорил. говорил? не начинать эти свои штуки, а ты, — ривера ведёт, он буквально вращается в дьявольской карусели, и всё плывёт перед глазами, стабильным остаётся разве что чарли, его взъерошенные как всегда патлы, губы, подрагивающий в испуге кадык. или это предвкушение чего-то очевидного что ли.

[indent] и правда, где же его рубашка? нет, вопрос неправильный, потому что отсутствие одежды — последнее, что волнует ривера, по крайней мере в этот момент, куда больше беспокойства в нём вызывает чарли и то, что его присутствие с ним творит. у ривера банально вышибает мозги, последние между прочим, потому что он всегда был про силу, а не про ум, но сейчас и её в нём не осталось. он сдаётся под прямотой чужого взгляда, капитулирует вот так просто, когда подушечки тёплых пальцев мажут внизу живота и где-то сбоку. ривер не сопротивляется, как собирался это делать в начале их встречи, и позволяет, позволяет это всё — прижиматься и целовать себя, ещё дышать как-то рвано сквозь торопливые ответы на поцелуи. значение теряет приблизительно всё, даже то, что за спиной осталась дверь, которая вполне легко открывается и за ней всё ещё находилась вся привычная чарли тусовка, друзья, которых ривер никогда не поймёт и не примет, но зато он так легко принимает его, такого нахального и призывного. искрящееся желание в чарли выдаёт всё, но, пожалуй, окончательно ривер убеждается в этом, когда неаккуратно отирается о его пах своим острым коленом, разводя ноги гамильтона шире и приближаясь всё теснее. руки ривер всё ещё не сдвигает со своих мест, будто намертво впечатался ими в стену, не давая ему и намёка сбежать, но судя по поцелуям, по горячему языку, толкающемуся в его рту, чарли и не хочет. прерывает их, пожалуй, только случайный шум. блять, это ведь и правда была упавшая швабра.
[indent]— придурок, — честно говоря, ривер и сам не понимает, о ком сейчас говорит: о чарли или всё-таки о себе, потому что под описание вполне себе сгодились бы они оба, но это впервые звучит не как оскорбление, а, вероятно, своеобразный такой комплимент. ривер улыбается, непривычно сам для себя в подобных обстоятельствах, но улыбается, в конце концов физически всё-таки отдаляясь. глаза находят глаза чарли, смотрят с пару-тройку секунд, пока ривер не заключает, — в следующий раз не лезь целоваться. это неприлично, когда с тобой просто собираются говорить, гамильтон, — он лукаво щурит глаза, — не будь эдди, ага?
[indent]ривер выходит из каморки первым. без каких-либо вразумительных объяснений, к тому же. в их взаимоотношениях всё было стихийно, непонятно, вероятно, временами даже смешно. это ведь вправду забавно: весь возбуждённый настрой ривера остудила какая-то никчёмная швабра.
[indent]они не пересекаются в ближайший час, в начале второго — тоже. к приближающемуся третьему, ривера настигает мимолётная мысль уйти с этого праздника жизни, но он не делает это из-за лени. мягкое и до этого внезапно свободное кресло приятно принимает его тело, стил буквально проваливается в него, то и дело сонно прикрывая глаза, выпитое за вечер плавно даёт о себе знать и ривер перетекает из активной фазы в пассивную, толком больше ни с кем и не общаясь. впрочем, его никто не трогает в ответ, видимо, в состоянии нестояния на его лице всё ещё читалась угроза. и вот таким образом он обмякает в полумраке второго этажа до тех пор, пока не поднимается стремительный шум. вой сирены? ривер трёт глаза пальцами, пытаясь убедиться в том, что ему это вовсе не снится. а даже если снится, то странный, очень странный всё-таки сон, с педиковатым гамильтоном в главной роли. — какого ху.. — он уныло ворчит, когда его активно тянут за руку. пальцы чужой руки, тёплой и вместительной, обвиты по запястью, к костяшке липнет прохладный металл от кольца, ривер хорошо знает эту ладонь, опознает вслепую на ощупь по подушечкам пальцев. открывает глаза — в этот раз действительно открывает, — и разрешает себя поднять, но пока не всекает причины суеты. чарли что-то неразборчиво тараторит. — бля, стой, стой. чарли, ёбана! — рявкает и, дёрнув рукой, разрывает хватку, — чё, полиция? — хочется спросить ещё  — эдди? — но ривер тактично молчит и послушно следом за чарли проскальзывает за дверь балкона.
[indent] — сука, ну и холод, — ривер рефлекторно сутулится, обнимает сами себя за бока руками, чтобы сберечь тепло. чарли тут же скидывает с плеч куртку. ебаный джентельмен. но в этот раз стил совершенно не возникает. — ладно, я слезу, потом помогу тебе. подержи, — вытаскивает из кармана джинс телефон, суёт его прямо в руки чарли, ладонью цепляется за перекладину, за неё же закидывает ногу, перелезает. прежде чем спуститься вниз по трубе, поднимает глаза, — прыгать придётся прямо в ладони, — ривер всё ещё полусонный, но он находит силы на коварную, так хорошо свойственную ему, ухмылку.